Я историю излагаю... Книга стихотворений

Над нами властвовала власть.
Она решала: куда нас класть,
на какие полочки
и что предпринимать, чтоб мы,
словно тюрьмы или сумы,
боялись самоволочки.

А самоволка хороша

тем, что одна твоя душа,
куда идти, решает.
Налево ли, направо ли
свои шаги направили —
никто не разрешает.

Ты сам свой старший старшина,

свой высший суд, верховный.
Ах, самоволочка! Она —
душевный и духовный,
блаженный и греховный
твой отпуск изо злобы дня
в добро того же дня.

«Историческую необходимость…»

Историческую необходимость
на полкорпуса я обогнал,
а она за мною гонится и
кричит: «Остановись!»

Знаю, что, едва остановишься,

не отпустит вперед никогда.
Потому, соблюдая дистанцию,
не оглядываюсь, а бегу.

Что по ходу бега думается?

Вот что мыслится на бегу:
так ли ты необходима?
Может, можно и без тебя?

Нет, не сдамся, не поддамся

и не дамся в руки тебе.
Может, я не из той истории,
где необходима ты.

«Смерть моя еще в отлучке…»

Смерть моя еще в отлучке.
Я поэтому в отгуле.
Заложу я ручки в брючки.
Мне покуда черта в стуле.

Смерть моя, как неотложка,

едет и когда-то будет.
Поживу еще немножко.
Кто меня за то осудит?

Смерть моя морить устала,

выказать готова милость,
на ноги она пристала,
сапоги у смерти сбились.

Торопить ее не буду,

помешать ей не желаю,
лучше я ее забуду:
ах ты, гада нежилая.

Нежилая, пожилая,

знать тебя я не желаю!

Удачник

Как бы ни была расположена
или нерасположена
власть,
я уже получил что положено.
Жизнь уже удалась.

Как бы общество ни информировалось,

как бы тщательно ни нормировалась
сласть,
так скупо выделяемая,
отпускаемая изредка сласть,
я уже получил все желаемое.
Жизнь уже удалась.

Я — удачник!

И хоть никуда не спешил,
весь задачник
решил!
Весь задачник,
когда-то и кем-то составленный,
самолично перед собою поставленный,
я решал, покуда не перерешил.

До чего бы я ни добрался,

я не так уж старался,
не усиливался, не пыхтел
ради славы и ради имения.
Тем не менее —
получил, что хотел.

«Я, наверно, моральный урод…»

Я, наверно, моральный урод:
Не люблю то, что любит народ —
Ни футбола и ни хоккея,
И ни тягостный юмор лакея,
Выступающего с эстрад.
Почему-то я им не рад.

Нужен я со всей моей дурью,

Как четырнадцатый стул
В кабачке тринадцати стульев,
Что бы я при этом ни гнул.

Гну свое, а народ не хочет

Слушать, он еще не готов.
Он пока от блаженства хохочет
Над мошенством своих шутов.

«Когда маячишь на эстраде…»