Я историю излагаю... Книга стихотворений

Поём. А в песне есть
в смешении с правдой голой
и музыка, и текст,
и, что важнее, голос.

А в песне есть тоска,

а в песне есть синкопы
и пехтуры река,
залившая окопы.

И прополаскивая

гортани ураганом,
вплывает нота ласковая,
несомая органом.

И переворачивая

сердца до основанья,
вплывает кота вкрадчивая,
ропща и изнывая.

То нежась, то ленясь,

пропитываясь снами,
то с нами, то для нас
она плывет над нами.

«В этот вечер, слишком ранний…»

В этот вечер, слишком ранний,
только добрых жду вестей —
сокращения желаний,
уменьшения страстей.

Время, в общем, не жестоко:

все поймет и все простит.
Человеку нужно столько,
сколько он в себе вместит.

В слишком ранний вечер этот,

отходя тихонько в тень,
применяю старый метод —
не копить на черный день.

Будет день, и будет пища.

Черный день и — черный хлеб.
Белый день и — хлеб почище,
повкусней и побелей.

В этот слишком ранний вечер

я такой же, как с утра.
Я по-прежнему доверчив,
жду от жизни лишь добра.

И без гнева, и без скуки,

прозревая свет во мгле,
холодеющие руки
грею в тлеющей золе.

Обращение к читателю

Минуя свое прямое начальство,
минуя следующее начальство,
минуя самое большое,
обращаюсь с открытой душою
прямо к читателю.

Товарищ читатель, купивший меня

за незаметную для бюджета
сумму,
      но ждущий от поэта
поддержки внутреннего огня.
Товарищ читатель! Я остался
таким, как был. Но я — устал.
Не то чтобы вовсе излетался,
но полклубка уже размотал.

Как спутник, выпущенный на орбиту

труда и быта,
скоро
   в верхний слой атмосферы
войду. И по-видимому — сгорю.
Но то, что я говорю,
быть может, не будет сразу забыто.
Не зря я копался в своем языке.
Не зря мое время во мне копалось:
старый символ поэзии — парус —
год или два
      я сжимал в руке.
Год или два
      те слова,
что я писал,
      говорила Москва.

Оно отошло давным-давно,

время,
   выраженное мною,
с его войною и послевойною.
Но,
как в хроникальном кино,
то, что снято, то свято.
Вечность
   даже случайного взгляда,
какие-то стороны, грани, края
запечатлели пленка и я.

Храните меня в Белых Столбах,

в знаменитом киноархиве,
с фильмами — хорошими и плохими,
с песней,
   почему-то забытой в губах.

Я это я