Я из огненной деревни

А на западе республики, особенно в тех районах, которые были включены или должны были вскоре войти в будущий «германский рейх», делом «выселения» и «переселения» жителей постоянно занимались специальные группы, команды. Конечно, и их прикрывали армейские соединения, а во время блокад Беловежской пущи и иных мест – в этом прямо участвовали дивизии вермахта.

На Нюрнбергском процессе неопровержимо доказана непосредственная вина, ответственность за многочисленные акции геноцида не только специальных частей СС, СД и жандармерии, но и армейских подразделений, армейского командования. Они делали одно дело, только у вермахта были ещё первоочередные заботы на фронте, а специальные команды действовали так, будто уже наступила пора «окончательного урегулирования», это значит, как бы после победы. И потому действия этих команд, групп, специальных частей можно рассматривать как репетицию того зловещего «окончательного урегулирования в Европе» (уничтожение славянских и других народов), на которые, если бы Гитлер победил, он бросил бы целые армии.

А пока, кроме того, что уничтожение тысяч и тысяч мирных жителей уже происходило, продолжалось силами армейских и специальных частей, в ходе этих акций что-то делалось и на будущее – планомерно и с маниакальной настойчивостью. Испытывались методы «массовых экзекуций». Отыскивались варианты, учитывались «ошибки» и неточности. (И всё время писались, посылались в Берлин отчёты.) Изучалась психология жертв. И исполнителей также.

Снова вернёмся к живым свидетельствам, к непосредственным свидетелям.

Вот как убивали деревню Низ Слонимского района. И как на ходу меняли и искали удобный приём, чтоб люди «без лишних забот» (для палачей) стали под пули, под расстрел. В освенцимах это уже было налажено, отрегулировано, как машина (фиктивные «бани», «лазареты» для новых эшелонов жертв и т. д.). А здесь же ни колючей ограды, ни «бань» этих, и убийцы изобретают каждый раз новые способы обмана, чтоб убить по возможности всех, чтоб никто не спасся.

Рассказывает Левон Сидорович Ализар.

«…Это было 16 декабря 1942 года. Приехали так часов в… Ещё не взошло солнце – часов в восемь или семь. Машина была. Поставили караул вокруг деревни. Зашли к старосте. Староста был местный, со старостой ходили по домам и говорили, что будут у всех проверять документы. Ну, конечно, документов не проверяли, а только собирали мужчин возраста выше шестнадцати и ниже сорока пяти. Если сорок шесть, то уже не брали. Говорили, что пойдём на работу, берите лопаты и хлеба. Берите в сумки хлеба. Вышли. Собрали весь молодёжь, средний возраст, вышли за деревню. И тогда остановились по краям дорог, на средине, и разрисовали план такой вот буквой «Г». Конечно, тогда каждый понял, что будет нехорошо. Начали кто закуривать, кто сюда-туда, и не копали ям. С хлебом были все, в сумках хлеб. Сказали, хлеба взять на два дня. И после шла машина легковая из лесу. Немецкая, приехал начальник-немец. И сказал этой всей молодёжи:

– Запрягайте коней, поедем.

Ну, конечно, это всё маскировка была. То плуг, то борону положили на воз, позапрягали коней, посажали людей. Я тоже запряг коня. Один хлопец сел, а у меня поглядели документы и сказали: «Домой». Два немца были, один говорит – «езжай», а другой – «домой». Ну, конечно, сгоняли нас в хаты – в четырёх местах. Деревня наша – хат пятьдесят, а может быть, и больше, и убили двести девяносто шесть человек.

Ну, меня как загнали в эту хату, там уже все собранные были. Мужчин собирали вроде на работу, а женщин – в хаты, на убой… Ну, меня пригнали самого последнего, стоял в дверях. Уже больше не было… Сто пятьдесят человек было в этом доме. Ну, може, минут двадцать, больше не прошло, как я стоял в этом доме, и тут вызывают троих. Пошли. Вышли, и они нас повели за сарай. Вышли за сарай, и тут сразу у них был уговор: немцев трое и нас трое.

Сказали:

– На колени!

Как сказали «на колени», тут в один звук – из пистолетов. В головы. Мне вот так, в затылок, а тут вот вышел, вылетел. И тогда уже начали подводить больше. А мы уже – там… эти двое – сразу им попали – даже не шевельнулись. Но у меня не отшибли память. Если б я был без памяти, то меня добили бы, именно, что я был в сознании. Зашумело в голове – всё равно как мне дали по уху.

Я свалился, упал ничком, дыхание затаил и не шевелился.

Тут, може, через минут пару, начали валить уже. Как подойдут те люди за сарай, увидят, что мы уже лежим, только ойкнут: «Ой!» И убивают их.

Я только думал о том, что как начнут добивать, кто сразу свалится, могут и меня добить. Как только придёт за сарай, повернётся, дак они убивают. По голосам я не узнавал, кого приводили, я был не на своём конце деревни, а там от Слонима, куда меня, было, загнали. Как только выйдет сюда – «таточка!», «мамочка!» – и тут убивают, стреляют.

Навалили, конечно, всех перебили.