Я из огненной деревни

Вопрос: – А крики людей слыхать?

– Не слыхать ничего. Ничего не слышно, а только стрельба, и в этом конце горит. Да. Ну, нас завернули и говорят:

– Заходите в эту хату.

Мы заходим в хату эту, а тут полно уже загнали. Людей. И сразу ж гранату нам сюда – шарах! Граната взорвалась. Крик! Закричат – вторая! Третья! Ну, когда третья, тогда уже всё.

И замолкли.

Вопрос: – А вы как в этот момент?

– Я заметил, что он в дверях чеку из гранаты вынимает – я ж был на войне уже. Я ж в Финляндии был на войне, дак я знаю оружие.

– Ложитесь!.. Гранату бросает!

Я сам только успел упасть, кто лёг, кто нет – он уже бросил гранату. И мальчик, которому живот вырвало, – граната перед ним взорвалась, – он бросился на меня, его голова на мою попала. И когда уже третью гранату они бросили, взорвалась – всё, тишина наступила. Дым этот сошёл немного – заходит один немец или полицай и проверяет каждого. И из винтовки добивает. Этого мальчишку – он ещё живой был – потянул, он приоткрыл глаза, дак он в него ударил, а его голова была выше моей, и мне только фуражку пробило. А самого не потревожило. Из этой группы вышло нас двое не ранетых, я тоже не ранетый был, это не ранение, что шапку пробило, волосы выщипнуло. Да и двое ранетых вышло. А все погибшие в этой группе. Там народу, може, сорок или пятьдесят человек было – я не могу точно сказать.

Вопрос: – Вы долго лежали?

– Не, как они только вышли… Я сознания не терял я слышу: выходит… вышел… Ушёл… Разговор, ушли на улицу… Да, как на улицу ушли, я подымаюсь. Кругом поглядел – нема никого, все лежат! Тихонько говорю:

– Есть ли кто живой?

– Да.

Другой говорит:

– А я живой.

И другой говорит:

– Я ранетый, но живой.

Что делать? Да. Давай на чердак. Мы на чердак вскочили. Там дыра была. Да. Я наблюдал. Они пошли в одну хату. После – дальше.

Я говорю:

– Будут жечь, мы сгорим тут.

– Да не будут!

– Да как не будут? Дым идёт же, горит что-то.

Ну, соскочили и – в огород. Ячмень был. В ячмень в этот. Да. И там ползли по этому ячменю. А там через лужок – в жито. Пока часовой отвернувшись был. И – в лес.

Вопрос: – А у вас семья была?

– Всех убили. Одним словом, родни, братовых детей – сёстры и братья у меня – погибло в то время у меня двадцать пять человек. И жену убили…»

Так это видел Поликарп Миколаевич Шакунов. Мы его встретили на красницкой улице, – вёл коня с пастбища, может, как тогда, тридцать лет назад. Мы его остановили, спросили, кто мог бы рассказать, «как убивали…»

– Есть, остались люди. Я остался.

Отомкнули нам клуб и, пока Поликарп Миколаевич рассказывал, собирались ещё жители прежней, убитой Красницы. Приходили по одному. Садились вдоль стены, у окон, и молча слушали то, что видели, пережили и сами.

857 человек тогда убили в Краснице…

Лизавета Ананьевна Шкапцова.

«…Ну что. Утром рано я выгнала корову. Прилетел самолёт – и как раз там моя хата была – и по кургану, по земле бегает. Тогда я говорю:

– Что это такое, что это самолёт по полю бегает?

Бегал он, бегал, поднялся и полетел.

Вопрос: – Что он, садился там?

– Не, не садился. Так во низенько кружился, кружился, ага. Немного погодя я выгнала корову, – идут с той стороны, с востока, цепью идут.

– Ой, говорю, куда ж это деваться? Что тут будет?

Ну, тогда подошли. Правда, шли – не затронули нас.

Как шли – только зверски так: видно, что это они идут… Потом я стала печку топить. Стала печку топить. Ну, вытопила печку, ну, пошли мы на сенокос, на болото. Пошли на болото, видим: снова едут машины, восемь машин, оцепляют всю нашу деревню. А у меня мальчик небольшой остался дома. Я думаю: «Ребёнок остался, будет бояться». Тогда я говорю:

– Что, пойдём или нет? (Там и мужчины были.) Ну, что, мужчины, пойдём в деревню?

– А что ж будем делать – пойдём.

Ну, собрались мы и идём. Пошли вперёд сначала три хлопца. Видим – пропустили их. Тогда нас четыре человека, идём мы, подходим. Правда, часовой сидит и кричит. Мы хотели бежать бегом, а он нам махает вот так! Мы бегом, он показывает: «Не бегите». А, правда, куда нам надо итить, там сильно били. Дак он нас заворачивал. Направил нас к Перепечиновой хате. Мы подошли.

Вопрос: – А что он вас заворачивал, чтоб не шли?

– Туда чтоб мы не шли…

Вопрос: – А он – немец или полицейский?

– Не, русский. По-русски. Один сидит близко, говорит моему хозяину:

– Иди-ка сюда.

Он подошёл.

– Вас убивали когда?

– Не.

– Стреляли?

– Не стреляли.

– А приезжали когда?

– Не, не приезжали.

Ну, и ничего больше не сказал. Ну, мы и пошли. Тогда он говорит:

– Налево.

Мы налево повернули, подошли: стоят возы, и кони стоят. Я тогда пошла, думаю: «Пойду-ка я в хату». Подошла – ой-ё-ё! Стонут люди! Я уже не могла в хату зайти: «Ой-ёй-ёй!» Как только я из хаты – идут вшестером. Идут вшестером и нас этих всех двенадцать человек:

– Зайдите в хату! Скорей, скорей, скорей!

Ну, мы забежали в хату.

– Давайте документы! – мужчинам. Правда, мой хозяин отдал документ. Они его тут бросили. Тогда:

– Ложитесь ничком!