Я к вам пришел!

Нашей бригаде, работавшей в его смену, все это давало пищу для соленых острот и насмешек, хотя и сами-то мы были очень похожи на звонкие льдышки. И все же его опыты представляли для нас определенный интерес. Мы бросали работу и обступали прораба почтительным полукольцом. Восторженные наши возгласы одобряли его и ободряли. Он окидывал нас торжествующим взором и не гнал на рабочие места. Даже бригадир, очень деятельный и в присутствии начальства, не вмешивался. Иногда из полукруга на полшага вперед выступал Леша Инчагов, бывший лаборант какого-то института, и обращался к прорабу примерно так:

- Я, гражданин прораб, физик по специальности. Могу сказать вам уверенно, что в физике низких температур подобные явления (в науке они называются криогенезом) до сих пор не рассматривались и в мировой литературе нет на то никаких указаний. Вам, гражданин прораб, стоило бы написать монографию по результатам ваших наблюдений.

Прораб Мисюра не знал, правда, что означает слово монография и что опыты его называются криогенезом, однако чувства благодарности не был лишен, поскольку глубоко спрятанная лесть согревала его неравнодушное сердце. Он вынимал из кармана пачку папирос, вытаскивал из пачки одну папиросу и отдавал ее Леше Инчагову.

- Мерси! - говорил Леша и отступал на два шага назад, скрываясь за нашими спинами.

- Ну, а теперь за работу! - говорил прораб, делая руками движения, какими гусей загоняют во двор вечером. Мы же спешили за Лешей Инчаговым, устанавливая на ходу очередь на затяжку. И что самое удивительное во всем этом, учитывая крайний эгоизм доходяг - Леша Инчагов не выкуривал заработанную папиросу один, добрую половину ее он пускал по кругу.

Мисюра же на прииске пробыл недолго, не прижился. Вертухай и погоняйло из него не получался. Одни говорили, что с началом войны он подал заявление и уехал на фронт, другие уверяли, что он перешел на уголь и уехал в Аркагалу, где не было приискового ажиотажа, золотой лихорадки и где условия были для него привычнее.

ЛОШАДКА РОТНОГО

Когда гуманизм втаптывают в землю,

он прорастает колючей проволокой.

Как-то в одной официальной бумаге, то ли справке, запросе ли, ходатайстве я наткнулся на выражение "По встретившейся необходимости..." Этот шедевр канцелярского языка произвел на меня большое впечатление и потому сохранился в памяти.

Так вот, по встретившейся необходимости, применительно к решению кроссворда, я перелистывал географический атлас издания последних лет под редакцией А.А. Горелова и Л.Н. Месяцева.

Блуждая по верхним широтам карты, я набрел на знакомые населенные пункты и понял, что нахожусь в родной Магаданской области, колымско-индигирском крае. Тридцать пять лет, проведенных в этих местах - значительный кусок моей жизни, где было много плохого и немало хорошего.

По обе стороны Центральной Колымской трассы, протянувшейся от Магадана до Индигирки - это район первых золотых приисков, наиболее обжитая часть Колымы. Я внимательно перечитал два-три десятка названий, нанесенных на карту, и не без гордости и удивления обнаружил среди них Верхний Ат-Урях, еще в 1961 году переименованный в прииск имени Берзина. Каторжный прииск имени Горького и прииск Партизан - ровесники и соседи Верхнего Ат-Уряха - на карте не значились. Не значились прииски Одинокий, Туманный, Ветреный, Бурхала, штрафные прииски Джелгала и Скрытый, рудники Холодный, Кварцевый, Юбилейный, имени Лазо, имени Матросова, Бутугычаг, не было приисков Чай-Урьинской долины или долины Чай-Умри, как называли ее когда-то не без основания. Но Верхний Ат-Урях значился. Мои альма-матер и альма-патер, а точнее всего - крестный отец. Верхний Ат-Урях - мои "Детство, "Отрочество", "Юность", "Мои университеты"... А также - мое посвящение в люди.

В августе 1938 года я прибыл на прииск в Ат-Урях, в эту жемчужину золотой Колымы с многотысячным "списочным составом" заключенных смешанного исправительно-трудового лагеря (ИТЛ). Наш этап был встречен в высшей степени буднично и сказу же после двухсуточной тряски в грузовике по грунтовой дороге нас вывели в ночь в открытый забой на четырнадцатичасовую смену.

Вспоминая свою ат-уряхскую одиссею, я почему-то очень отчетливо до мелких подробностей вспомнил вдруг Смоллера, двухметрового немца Поволжья, прибывшего на Колыму вместе со мной последним июльским рейсом "Джурмы". Смоллер был осужден на десять лет тройкой НКВД по литерной статье ППШ, что значит "По подозрению в шпионаже". Ему еще не было сорока лет. До ареста он работал на железной дороге ремонтным рабочим.

Как большинство немцев, Смоллер был человеком старательным, работящим, дисциплинированным. На прииске его с первых дней поставили на откатку породы, дали ему тяжелую, неуклюжую железную тачку заводского изготовления, "шедевр" конструкторской мысли: центр тяжести приходился не на колесо, а на руки откатчика и катить ее было тяжело даже пустую.