Я к вам пришел!

В девятисотые годы в Поволжье бушевала эпидемия холеры, уносившая множество человеческих жизней. Холера — карантинное заболевание человека, вызываемое холерным вибрионом. Заражение происходит через воду, пищу и грязные руки. Эпидемиологическую экспедицию по борьбе с холерой возглавлял молодой энергичный врач-эпидемиолог Даниил Кириллович Заболотный. Среди местных крестьян в то время ходило поверье» что в появлении холеры и смерти от нее повинны врачи. Низкий уровень общей и санитарной культуры были тому причиной.

В одной из деревень, где холера носила повальный характер, возле опустевшего дома группу врачей встретил мальчик, который замахнулся на Заболотного палкой, как на причину несчастья.

Заболотный был заядлым холостяком. Он забрал мальчишку с собой в Петербург, воспитал и дал ему образование. Мальчиком этим был Петя Каламбет.

Д. К. Заболотный один из основоположников научной эпидемиологии. Первая кафедра эпидемиологии была организована Заболотным в Одессе. С 1922 года Заболотный — академик, с 1928 года — президент Академии наук УССР.

Заболотный сам, человек яркий, неординарный, его среда, его окружение оказали огромное влияние на становление Петра Семеновича Каламбета как личности.

Петр Семенович как-то рассказывал о своем детстве. В Петербурге по Невскому проходил военный духовой оркестр, игравший бравурный марш. Петя Каламбет, в то время еще мальчишка, услышав духовую музыку, сунул в карман лимон и выскочил на улицу навстречу оркестру. Он взобрался на фонарный столб и, когда музыканты приблизились, показал им лимон. Музыка прекратилась, оркестр замолчал. Вид лимона вызвал у трубачей рефлекторное выделение слюны.

Еще на пятом десятке в лагерной больнице нередко в его карих живых глазах вспыхивали озорные огоньки. Но к этому времени он уже научился сдерживать свои чувства.

И теперь, когда мы с Ниной Владимировной слышим звуки духового оркестра или видим лимон, всякий раз с улыбкой и грустью вспоминаем Петра Семеновича Каламбета.

Глава 4. Корни и ветви

СТАН-УТИНЫЙ

Первый глоток свободы

До конца моего восьмилетнего срока оставались считанные недели и дни. Нины Владимировны уже не было в больнице. Ее сменила врач Волкова, жена начальника санотдела. Волкова знала о возможном моем освобождении в скором времени, и меня постепенно разгружали от многих моих обязанностей. На мне оставалась операционная чистого отделения и само чистое хирургическое, что составляло треть или четверть прежних обязанностей. Поэтому ожидание заветного дня было для меня особенно томительным. Я чувствовал себя почти не у дел. Доходили слухи, что санотдел Севлага прочит меня после освобождения в хирургическое отделение больницы прииска имени Горького, бывшего «Нижнего Ат-Уряха», где якобы контингент ИТЛ (исправительно-трудового лагеря) заменен каторжанами. Новая колымская реальность!

Я считал, что восьми лет ИТЛ для меня более чем достаточно. И теперь, после освобождения, мне только «не хватало» каторги! Я искал пути уклониться от этого назначения. И вообще у меня было желание отдохнуть от лагеря, его вида, его быта, его проблем.

В Ягодном, куда я должен был явиться за справкой об освобождении, в центральных ремонтных мастерских на паровом молоте работал потомственный кузнец Гриша Мельник, которого я знал еще по лагерю на «Верхнем Ат-Уряхе». Я с ним потолковал, и он помог мне устроиться в электроцех обмотчиком, дал мне приют у себя на первое время.

Я уже с неделю трудился в цехе, овладевая новой для себя профессией, как вдруг был срочно вызван курьером к директору мастерских. Я обтер ветошью руки и пошел в контору. Директор встретил меня словами:

— Ты что дурака валяешь? Ты же фельдшер. Иди в бухгалтерию, получай расчет. Гастролер!..

— А что, я плохо работаю?

— Хорошо — плохо... Приказ начальника управления рассчитать тебя и отправить в распоряжение санитарного отдела. Давай!

В санотдел я пришел на следующий день утром. На улице было еще темно, в кабинете начальника горела под потолком тусклая лампа. Возле двери сидел на стуле, как бедный родственник, мужичок в ватных штанах, в телогрейке, в подшитых валенках, на коленях держал шапку-ушанку.

— Ну так, — сказал начальник санотдела, — поедете старшим фельдшером в больницу на Горький. Коновалов просил вас, если освободитесь...

Борис Семенович Коновалов — хирург, с которым я работал на Беличьей в 1943 году, жил в одной кабинке, научился у него многому. Талантливый хирург, блестящий диагност и оператор.

— Нет, — сказал я, помолчав, — не поеду на Горький. Не хочу в лагере работать. Хватит!

Начальник санотдела что-то невнятно бубнил о трудном положении на Горьком, о хорошей зарплате, о возможности совместительства. Я стоял молча, потупясь, твердо решив, что не поеду, и все тут! Вид у меня был, очевидно, довольно решительный. Тут я услышал голос того мужичка, что сидел возле двери: