Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)

– Не смей ее так называть! – прошипел Эрик ему вдогонку.

Я вскрикнула от неожиданности и зажала рот ладонью, все еще не понимая, что тут происходит, но уже чувствуя запах пожарищ – так всегда пахнет, когда горят мосты.

Влад поднялся на корточки, мотнул головой, видимо, стараясь прийти в себя. Я перевела взгляд на Эрика. Он все еще улыбался, и улыбка его была безумной. Глаза лихорадочно блестели, на скулах ходили желваки, и сам он напоминал своего предка – таким, каким я иногда представляла Херсира.

– Как удобно, правда? – выплюнул он мне в лицо. – Но, как по мне, жутко несправедливо. Ты ведь пророчица, призвана видеть будущее, а тут такое. Помнить прошлое не менее важно, как считаешь? – И, не дожидаясь ответа, он шагнул к мнущемуся неподалеку Гарди. Схватил его за шиворот и приволок упирающегося ясновидца ко мне. – Ты так любишь говорить о предательстве, о своем благополучно забыла.

Эрик притянул к себе Гарди и прорычал Первому в лицо:

– Покажи ей!

Ясновидец упираться не посмел, поднял руку и положил ладонь мне на лоб.

Картинки были яркими. Сочными.

Ночь. Потолок, разукрашенный тенями. Громкие выдохи. Яростные, честные слова. Тепло губ на губах. Ванильный кен, который…

Я отпрянула. Пошатнулась. Пальцы сами коснулись висков, будто старались пощупать воспоминания на предмет реальности. Воспоминания моими не казались. Словно кто-то нарочно нарисовал в голове картинку и заставлял в нее поверить.

Я ведь замужем и не могла… Или могла?

Взгляд Эрика метал молнии, и их целью была я.

– Что теперь скажешь, пророчица? – спросил он, хотя ответа, скорее всего, не ждал.

– Тебе нужно остыть, Эрик!

Еще одна провокация. Мы с Эриком повернулись к Владу синхронно, и я не смогла сдержать испуганного всхлипа.

Выглядел Влад прескверно. Ссадина на щеке, наливающаяся синим, струйка крови прямиком из виска, рука, которой он придерживал вторую, хриплое дыхание.

– Заткнись! – отреагировал Эрик, сбивая его с ног очередным пассом.

Безумие! А ведь действительно, прошлое умеет убивать. В Эрике, например, оно убивает человека. А виновата в этом я…

– Прекрати! – выкрикнула, шагнула к нему, становясь между ним и притихшим в снегу Владом. Было страшно и больно, хотелось плакать, как маленькой, а еще лучше – убежать туда, где никто не найдет. Спрятаться, пока буря не утихнет и снова не выглянет солнце.

Бежать вот только некуда. И незачем.

– Защищаешь его. Как мило, – едко ответил Эрик и попытался меня обойти, но я ухватила его за рукав.

– Никого я не защищаю. Ты не должен судить его за предательство. Суди виновного, Эрик.

Наверное, это были правильные слова. Если вообще существуют правильные слова в таких ситуациях. Во всяком случае, они остановили Эрика, заставили снова на меня посмотреть – и этот взгляд был другим. В этом взгляде мелькнул испуг – на секунду, но мне хватило, чтобы заметить.

– Я – твоя жена, – сказала я тихо, с силой сжимая кулаки в надежде, что ногти, впивающиеся в ладони, помогут сдержать приближающуюся истерику. – И именно я виновата. Не он, – я махнула рукой в сторону Влада, – не Гарди, не весь мир. Я. И если ты сейчас хочешь кого-то ударить, чтобы выместить злость – ударь меня.

Сознание отреагировало вялой вспышкой страха: а что, если Эрик действительно…

Не смог. Отступил. И голову склонил, разглядывая снег под ногами. Кулаки все еще сжимал, но на Влада, тщетно пытающегося подняться, не смотрел. На меня, впрочем, тоже. Гарди громко всхлипнул и обнял себя за плечи.

Холодно. Ветер хлещет, обнимает гибкими, длинными пальцами, но я его почти не чувствую. Холод, сковавший меня, идет изнутри.

А потом Эрик просто исчез. Только что был здесь, и вот уже нет. Пустое место, истоптанное ботинками, но и его скоро засыплет снегом.

Может, мне все причудилось? И, поддавшись тому же порыву, что и несколько минут назад, я ущипнула себя за запястье.

Оцепенение вызвал мороз. Холодный ветер. Снег, оседающий на плечах пуховой накидкой. Зима сковала мысли.

Что же еще, если не зима?

Кровь на снегу в темноте казалась почти черной, и я старалась на нее не смотреть. Прижимала к виску Влада уголок пледа и глубоко дышала. В глаза ему, к слову, тоже не смотрела. Глаз не хотелось. Ничьих. Взглядов осуждающих, хлестких, которые непременно заставят стыдиться, а ведь стыдиться не стоит. Казнить себя – да, но стыд… Не заслужила я прощения, значит, и стыд ни к чему.

– Ненавидишь меня?

Вопрос тихий, в нем слышится почти не завуалированная мольба.

Ненавижу? Нет. За что? За то, что он, бесспорно, торжествует из-за того, что мой брак развалился? За то, что всегда ломал то, что я строила? За “я же говорил”, не произнесенное, но подуманное?

Глупо перекладывать свою вину на чьи-то плечи.

Душно. Мучает безумное желание разреветься.

– Надеюсь, ты рад…

Слова першат в горле. Слов не хочется.

Не хочется ничего.

– Я не рад.

Ложь? Очередная попытка покрасоваться, выглядеть благородным? Еле стоит, а туда же…

– Я знаю, кто убьет Хаука.