Я хочу стать Вампиром…

Рахмиэль вздохнул, увидев, во что превратилось платье его спутницы. В эту минуту он понял, что на его едва двадцатилетние плечи спустились события не одной сотни лет. Прямо перед его глазами разворачивалась бездна, в которую он падал так же стремительно, как падают с небосвода звезды. Он улыбнулся. Его первые сто лет обещали быть жаркими. А потому сделать несколько глотков стоящего перед ним пива было отличным решением, к тому же, вкус оказался неожиданно приятным. Это, по словам пивоваров, из-за текущей под землей воды. Если бы кто-то сейчас посмотрел сквозь дешевые пластиковые двери, то увидел бы, как Йозеф, заручившись помощью друзей, закрывает тяжелые деревянные двери, чтобы скрыть от случайного взгляда происходящее за ними.

Рахмиэль поставил бокал на стол. Как раз вовремя, чтобы поднять глаза и встретиться взглядом с Эфрат:

— Всех до единого! — закричала Эфрат, и крик перешел в рычание. Из широко распахнутого оскаленного рта летели брызги крови. На мгновение Рахмиэлю показалось, что тьма вырвалась из ее глаз и порывом ветра устремилась в зал, где тишина взорвалась человеческими криками. Самым лучшим было то, что ему не показалось. Черный ветер наполнил плохо освещенный зал. Поначалу за его движением было непросто уследить, но вот он настиг бегущего к выходу человека и исчез. Лишь для того, чтобы очень скоро появиться вновь, прокладывая себе дорогу обратно сквозь кости, внутренности и плоть, кровь летела во все стороны, но тьма, клубящаяся в воздухе, перехватывала ее на лету, стремясь поглотить каждую каплю. И вот сотканный из тьмы и крови вихрь уже не казался таким призрачным.

Почти ленивым и полным удовольствия движением Рахмиэль повернул голову в сторону своей первой жертвы. Молниеносно оказавшись рядом с ней, он сомкнул свои пальцы вокруг ее горла так, что она начала хрипеть и задыхаться. И это мало отличалось от тех звуков, которые менеджер ресторана обыкновенно издавала до этого дня.

— Я буду убивать тебя медленно, — пообещал Рахмиэль, глядя в ее глаза. А затем он опустил свободную руку к предплечью жертвы, сжал почти также сильно, как сжимал ее горло, и с силой дернул вниз. Раздался звук рвущейся ткани, хруст сухожилий и связок, костей, покидающих суставы. Рахмиэль отбросил оторванную руку в сторону, превратив тело женщины в бутылку кровавого шампанского. Он рассмеялся и направил рубиновый поток в зал, как если бы хотел оповестить всех, до кого мог дотянуться, об их будущей участи.

— Мне нравится эта идея! — Голос Эфрат был не таким, как всегда. Сейчас он был звонким и искрящимся, только искрился он холодом. Вампирша стояла на барной стойке, по которой уже бежала тонкими ручейками чья-то кровь. Не желая расставаться со своими неизменными каблуками, одним только чудом она удерживала равновесие, можно было подумать, что ей и вовсе не нужно касаться поверхности, что почтение к земному притяжению для нее не более чем галантная любезность по отношению к миру приютившему ее.

Длинным прыжком Эфрат преодолела расстояние до ближайшего человека и появилась прямо перед ним как раз тогда, когда он спрятался за ближайшей колонной, думая, что ему удалось скрыться. Но Эфрат двигалась слишком быстро, чтобы хоть кто-то мог ее заметить или предугадать, где она окажется в следующий момент, ведь кроме нее по залу метался смерч, поглощающий любую жизнь на своем пути.

— Не так быстро, детка, — Резкая боль пронзила все тело ее жертвы, подобно тонкой нити, удерживающей душу в теле, боль рассекала пополам незадачливого выпивоху, подвернувшегося под длинную руку полуночного правосудия.

Эфрат разрывала плоть зубами, выплевывая куски мяса и снова возвращаясь к кровоточащему телу. Человек еще пытался вырваться из ее хватки, как и все живое, он стремился избежать смерти, и как и все живое, был обречен с ней однажды встретиться. Этому повезло чуть больше, чем другим, смерть милосердно пришла к нему раньше запланированного часа. Вовсе не потому, что он как-то по-особенному провинился, просто потому что таких, как он, не считают. Эфрат было очень много лет, но ей все еще было семнадцать, и она все еще видела мир, в котором люди куда старше ее, не достойны даже жалости, они соревнуются с детьми, с теми, кто заведомо слабее, чтобы хоть на мгновение забыть о собственной убогости или о том, что они и только они несут за нее ответственность. Жалкие, слабые, подлые твари, по собственной воле отвернувшиеся от искры божества, что вдохнула в них жизнь. Зато теперь, когда этой искры нет, когда все вокруг погружено во мрак, несмотря на яркие огни, все происходящее здесь не имело для богов совершенно никакого значения и оставалось на усмотрение тем, кто был достаточно силен, чтобы находиться между небом и землей, пересекая границы миров и иногда, только иногда останавливаясь в одном из них ради пары хороших туфель.