Я хочу стать Вампиром…

Пройдя несколько метров по коридору, Эфрат повернула за угол, где и остановилась. Не прошло и минуты, как из-за поворота показался музыкант. Весь его вид должен был внушить потенциальной жертве доверие и ту самую уникальность, которую каждый психопат создает для своей добычи. Эфрат мило улыбнулась и облокотилась спиной о стену, расставив ноги чуть шире, чем это можно было ожидать. Кудряшка, ничего не подозревая, подошел к ней. Эфрат имитировала дыхание так, чтобы он думал, чтоб смог установить близкий контакт со своей жертвой. Ведь именно этого психопаты всего мира хотят больше всего на свете, близости, контакта, принятия, иллюзии контроля. И Эфрат собиралась обеспечить ему наивысшую из возможных степеней принятия, ту самую, которой он втайне жаждал, потому что был не в силах справиться с реальностью, будучи слишком жалким для того чуда, которое принято называть жизнью.

— I will bite it with my teeth as one bites a ripe fruit. Yes, I will kiss thy mouth12 … — ее белоснежные клыки нехотя показались в ореоле алых губ, как раз в тот момент, когда сонная артерия пульсировала под ними. И это был момент, когда она остановилась. Остановилось и ее притворное дыхание. Пространство вокруг них стало чуть плотнее обычного, как будто помогая Эфрат удерживать жертву. Она опустила руки на его голову, утопив пальцы в кудрях. В уплотнившемся пространстве звук показался сдавленным и приглушенным, разрывавшаяся плоть приветствовала мир алыми брызгами крови. Кружевное платье, которое так оберегал Рахмиэль, тут же намокло. Кровь просочилась сквозь тонкую материю, коснулась кожи Эфрат и тут же исчезла. Эфрат держала в руках оторванную голову, почти не слыша, как туловище в судорогах и конвульсиях опустилось на пол.

— But, wherefore dost thou not look at me…? — произнесла она и усмехнулась. Это не был тот свойственный ей веселый, немного ироничный смешок, на этот раз в ее голосе слышалась какая-то далекая тоска.

— Мой дорогой друг, — медленно прошептала Эфрат, держа перед собой оторванную голову, — это была не любовь, даже на первый взгляд. Ты думал, что пьешь ее мед с его губ, но каждый день ты принимал яд, и однажды он превратил тебя в живой труп. Тебя, который так настойчиво отказывался стать моим компаньоном в вечности, несмотря на все мои уговоры и на все уговоры твоей семьи. Ты остался, и его яд отравил твою жизнь. А ты мог бы жить. И не только любить, но и быть любимым. — Она смотрела в тускнеющие голубые глаза, затем накрыла их ладонью. Ее губы беззвучно двигались, произнося только ей известные слова. Она опустила ладонь вниз, чтобы опустить веки и подарить этому взгляду покой, которого ему желали очень и очень многие.

Она перехватила оторванную голову так, что ее окровавленные пальцы снова утонули в кудрях, перешагнула через лежащее на полу тело, осторожно обошла растекающуюся по полу кровь, чтобы не поскользнуться, и медленно начала свой обратный путь в зал. Капли превращались в тонкие линии, затем объединялись в поток и наконец Эфрат накрыла вуаль их стремительного танца. Эфрат не спешила, она прокладывала себя путь сквозь пространство и время, сливаясь с ними и проницая их насквозь. Обычно она не обращала на это внимания, но сейчас они говорили о совершенно новых условиях совместной жизни.

You spin me right 'round, baby, right 'round

Like a record, baby, right 'round, 'round, 'round13

Присутствующие не сразу поняли, что произошло. И лишь, когда кудрявая голова, подобно комете с сияющим рубиновым хвостом, преодолела половину зала и повисла на люстре в самом его центре, веселье наконец стихло. Теперь только медленный стук ее каблуков эхом разносился по помещению. Эфрат дошла до границы между коридором и залом дошла до границы между коридором и залом, остановилась, не спеша выйти из тени, и дала публике возможность как следует себя рассмотреть. Теперь их взгляды были совершенно иными. Впрочем, и она смотрела на них совсем иначе. Ее глаза чернели на фоне бледной кожи, губы сияли свежей алой кровью, и на короткое мгновение могло показаться, что тьма вокруг нее рассеивается, это золото ее волос расплескалось в воздухе и струилось теперь по хрупким плечам, смешиваясь с окровавленным кружевом платья.

— Меня зовут Эфрат. — Она сделала еще несколько шагов вперед и продолжила. — Я жрица храма богов, что древнее этого мира. И это — мой город.