Я хочу стать Вампиром…

— Ты вообще что-нибудь чувствуешь, когда я к тебе прикасаюсь? Когда кто-то к тебе прикасается? — после короткой паузы добавил Рахмиэль.

— Да, чувствую. Тепло, жизнь, бегущую по твоему телу. И для меня это всегда больше, чем только прикосновение, и больше, чем только твое тело.

— В смысле? — Он прижал ее ближе к себе, стараясь согревать своим телом.

— В смысле для меня все начинается задолго до прикосновения, с ощущений, с того, что я знаю о тебе, даже прежде чем на тебя посмотреть.

— Сложно, — ответил Рахмиэль, прижимаясь к ней губами. — Куда именно в Италию мы едем?

— Пока что это секрет, — уклончиво ответила Эфрат. — Шири и Гедалья составят нам компанию.

— Ну конечно, куда же без них, — он тихо рассмеялся. — Когда мы выезжаем?

— Завтра, если у тебя нет других планов.

— У меня больше нет никаких планов.

— А как же… что ты там изучаешь?

— Бизнес-администрирование. Но я могу сделать паузу ради тайн вселенной.

— О, вселенная нуждается в администрировании, так что паузы не получится, уж извини, — Эфрат рассмеялась и положила голову ему на грудь. И если бы кто-то посмотрел в ее глаза, он бы не увидел, где этот взгляд начинается и куда он уходит.

Всю ночь они провели в комнате, собравшей в своем пространстве лучшие воспоминания об ушедшем веке аналогового искусства, той самой комнате, где когда-то ночевали Шири и Гедалья.

— Ты всегда одна?

— Разве я сейчас одна?

— Я имею в виду…

— Да, я поняла. Да, всегда.

— Почему так?

— Честно? — Эфрат лежала головой на его коленях и смотрела в потолок. — Понятия не имею. И мне никогда не приходилось задаваться этим вопросом. Наверное потому, что я никогда не задумывалась, зачем постоянно быть с кем-то. Видишь ли, я уже очень давно живу эту жизнь.

— Тебе нравится?

— Ты опять начинаешь? — Эфрат улыбнулась. — Мне очень лень сейчас снова подвергать твою жизнь опасности, — она старалась улыбаться, хотя ей не очень хотелось.

— Нет. Я и тогда не имел в виду ничего такого, — Рахмиэль старался говорить спокойно, но получалось не очень. — Я… интересуюсь тобой, как ты думаешь, что ты чувствуешь, что для тебя важно.

— Это очень странно, ты же понимаешь. — Эфрат повернулась к нему, так, чтобы видеть его глаза, насколько это было возможно в условиях почти полной темноты, в которой кто-то другой наверняка потерпел бы неудачу. Но она отчетливо видела, что он смотрит прямо на нее, и что-то в этом взгляде напоминало ей, что и она может чувствовать тепло. Это были скорее воспоминания, бесконечная карусель того, что случилось однажды и никогда не повторится, в чем она так и не успела разобраться до того, как измениться. — Я не знаю, что тебя так испортило, хорошая музыка или хорошая литература, но ты стоишь опасно близко к реальному миру и вот-вот рискуешь упасть в его пропасть.

— Прошу заметить, я сам приехал, — тихо ответил Рахмиэль.

— Еще и сам остался. Практически не спрашивая моего о том мнения, — рассмеялась Эфрат.

— Для меня это было… — Он сделал паузу, опустил пальцы на ее лицо, чтобы почувствовать, как она закрывает глаза, а потом легко дотронуться до виска. Ее кожа оставалась холодной и пульс невозможно было различить, зато можно утонуть в этом необъяснимом чувстве умиротворения, которое испытываешь, когда находишь ответы на вопросы. — … Как возвращение.

— Прости?

— Я знаю тебя как будто целую вечность.

— Ты — человек, ты не знаешь, что такое вечность.

— Знаю. Она лежит у меня на коленях.

Поднимающийся за окном рассвет тоже знал, что такое вечность, но для него это были несущественные мелочи. Как и самолет, вылетающей из центральной Европы в Италию.

Улицы Миланского центра всегда оживленные и в них так легко затеряться, особенно когда вы молоды и прекрасны. Так и поступили эти двое, и хотя оба были одеты в черное, никто из окружающих не придавал этому значения. Невозможно не заметить, как сияют даже в тени ее золотые волосы, а его на первый взгляд самодовольная ухмылка была довольно заурядна в сочетании с солнечными очками, украшенными сбоку тонким логотипом Gucci. Таких пар тут было очень много, и Эфрат это нравилось. А вот солнце досаждало ей все больше и больше. Она старалась отвлечься, рассматривая собор, который при свете дня и вполовину не так хорош, как в тумане ночи. Она улыбнулась про себя, вспоминая, как когда-то давно перепрыгивала лестничные пролеты в погоне за кем-то, чье лицо она уже давно не помнила.

— О, смотри! Это же Gabbana!

— Где? — Эфрат нехотя повернулась. Вся улица за ее спиной была залита солнечным светом, уже одна мысль об этом вызывала у Эфрат аллергию.

— Гедалья, рубашка на нем — это Gabbana. Дышать в них просто невозможно, — пояснил Рахмиэль.

— Здесь в принципе дышать невозможно, жуткая страна в дневное время суток.

— Но тебе и не нужно, — улыбнулся Рахмиэль. Он стоял у Эфрат за спиной, обнимая ее, и от и дело прижимался щекой к ее золотым волосам. Иногда ему казалось, что волосы Эфрат живут своей жизнью, потому что они тоже его обнимали. Или ему просто казалось?