Я хочу стать Вампиром…

— Ах да! Меня зовут Эфрат и я делаю все, что захочу! — продолжал Раз.

— Я надеюсь, это не должно было стать сенсацией, потому что если так, то это провал столетия, — сдерживая смех прокомментировал Овадия.

— Раз, мы бы все равно расстались, при участии Рахмиэля и без такового, — все также спокойно произнесла Эфрат.

— Да, кстати, о твоем милом питомце, — Раз посмотрел на стоящего перед ним человека, — я уже где-то видел такие татуировки.

— Ты преувеличиваешь, — отмахнулся Овадия, — люди сейчас покрываются надписями раньше, чем заканчивают школу.

В темноте и в тайне от собеседников Овадия и Эфрат обменялись взглядами.

— Задница Сфинкса! — произнес Раз, возвращаясь обратно в комнату.

— Эту загадку тебе не разгадать, заходи давай, — ответил Овадия, пропуская его в двери, — нам все еще есть что обсудить.

— … и Старейшины сожгут нас вместе с этим особняком, — заключила Лия.

— Нет, сжигать особняки — это фишка моего мужа, — отклонила предположение Эфрат.

— Конечно, ты-то сразу городами берешь, богиня… — Овадия тихо рассмеялся и лукаво посмотрел на Эфрат.

— Ну прости меня! Долго ты еще будешь мне это вспоминать?

— Гамбург девятнадцатого века всем нравился, так что ответ «да»! — У него имелось свое чувство юмора. И Эфрат его полностью разделяла, оно стоило Гамбургского поджога. А вот стоит ли предстоящая им игра свеч, она не была уверена. Только решение принимать уже не ей и никому из присутствующих.

Эфрат наконец поднялась, даже не думая при этом поправлять юбку, все еще украшавшую ее талию. Она справедливо полагала, что если Agent Provocateur оценивают свою работу не меньше, чем ювелиры, то нельзя лишать окружающих удовольствия созерцать произведение искусства. В конце концов знаменитое: «Каждый должен быть произведением искусства или носить произведение искусства» записала в блокноте Оскара именно она.

— Дорогая, — Раз тоже поднялся и взял ее за руки, — есть привычка, а есть правила чести. Нельзя быть, и я знаю, у тебя имеется масса весомых аргументов в пользу обратного, но нельзя быть с двумя мужчинами одновременно.

— Нет, — ответила Эфрат, сжимая его руки. — Ты не знаешь, сколько весомых аргументов по этому поводу у меня есть.

— Держу пари, у твоей тряпичной куклы в сердце Европы даже есть к ним иллюстрации, сделанные в его маленьком клубе по интересам. — Овадия сделал еще один глоток из своего бокала.

— К этому замечанию мы вернемся позже, — прокомментировала Шири.

— О, еще как вернемся! — Лия выражала неподдельную заинтересованность.

— Лия, пожалуйста! Мы тут пытаемся разводиться и не умереть во второй раз. Тебе и в первый толком не удалось…

— Дорогой, — сказала Эфрат, смеясь, — мне будет не хватать твоего выдающегося интеллекта, который мог бы найти и лучшее применение.

— Никто не знает, любовь моя, никто не знает, чем в действительности занят мой интеллект. — Раз улыбнулся, и кому-то могло показаться, что даже немного грустно. — И так, дорогие собравшиеся…

Все присутствующие также встали.

— Официально я и моя супруга давно мертвы. Как и все присутствующие. Мы живем другую жизнь и в этой жизни я и Эфрат — законные супруги вот уже несколько сотен лет. И сегодня мы просим вас засвидетельствовать прекращение этого союза между нами. — Раз говорил негромко, но слышали все, даже стены и те, кто за ними стоял.

***

Эфрат закрыла за собой двери. В коридоре было темно, но не настолько, чтобы она не разглядела в темноте его профиль.

— Как получилось, что ты никогда не упоминала о своем муже? — тихо спросил Рахмиэль.

— Не приходило в голову, мы не виделись около сотни лет.

— Ты сожгла Гамбург?

— Не весь.

— Должно быть, это добрый знак, — он рассмеялся, но как-то вовсе без смеха.

Эфрат подошла к нему. Очень близко, так чтобы он снова мог почувствовать холод, заглянуть в глаза и увидеть, что все ее существо — не более, чем иллюзия, сотканная из разрозненных представлений людей о том, как должны выглядеть такие, как она. В какой-то момент Рахмиэлю даже показалось, что эта иллюзия начинает таять, уступая место чему-то совершенно иному, тому, что он ощутил в той комнате, куда их не так давно провожал дворецкий.

— Ты существуешь? — спросил он.

— И да, и нет, — ответила она. — Зависит от того, в какой форме мне удобнее, чтобы ты меня видел, а точнее, какой ты быстрее поддашься.

— И я, я буду таким же?

— Возможно, мы все разные. Но, в любом случае, это произойдет не сразу. Нет даже гарантии того, что ты выживешь.

— Мне уже удалось однажды, — Рахмиэль сделал паузу, — даже дважды.

— И правда…

Какое-то время они молча стояли в темноте. За дверью как будто не раздавалось ни единого звука. Как если бы там и вовсе никого не было.

— Пойдем, — сказала Эфрат и снова открыла двери.

— Но… — Рахмиэль не закончил фразу. Комната, из которой только что доносились громкие голоса и смех, была абсолютно пуста. И только грязные бокалы, окруженные пакетами из-под донорской крови, свидетельствовали, что здесь кто-то был.

— Да, здесь нам не обязательно придерживаться общих правил.