Рахмиэль поднялся со скамьи первым. Он подошел к Эфрат и подал ей руку. Она улыбнулась и, опираясь на его руку, поднялась и встала рядом. Вдвоем они смотрели на лежащее на скамье тело. Теперь они почти не видели ее. Зато друг друга они видели так, как никогда прежде. Рассматривая один другого в свете свечей, они видели что-то, о чем не рассказывают словами, но что можно прочитать в улыбке, которой нет на губах. И это была удача, потому что на их губах была кровь. Она остывала, и чтобы она не остыла, а согрела их снова, Эфрат вложила свои руки в руки Рахмиэля и прикоснулась губами к его губам.
Они покинули храм, в котором было все так же тихо, и все так же горели свечи, а под сводами все так же витали чьи-то молитвы, одна из которых сегодня нашла свой путь.
— Вокруг нас всегда будет смерть. Вокруг нас будет столько смерти… — тихо произнес Рахмиэль.
— Не больше, чем вокруг людей, — ответила Эфрат, — просто теперь они предпочитают ее не замечать.
Они шли по набережной, ничем не выделяясь среди других пар. Ничем, кроме невероятно бледной кожи и золотых волос Эфрат. И тем не менее, им как-то удавалось оставаться незамеченными. Они шли, держась за руки, а Эфрат задумчиво улыбалась, рассматривая стоящие на воде корабли.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Рахмиэль.
— Корабли всегда вызывали у меня смутную тревогу, а потому Овадия однажды взял меня с собой в плавание, чтобы опасения сменились предвкушением, — ответила вампирша.
— И что? Ему удалось поменять твои взгляды?
— Как видишь, — Эфрат продолжала улыбаться, — спроси его как-нибудь, он любит хранить и рассказывать истории.
— Эфрат, — Рахмиэль остановился и повернулся к ней. Эфрат подняла голову, чтобы посмотреть на него.
Вместо того, чтобы что-то сказать, он прижал ее к себе и вернул поцелуй, подаренный ему в храме. В этом поцелуе не было ничего особенного, тысячи и тысячи точно таких же прямо сейчас происходили в этой ночи. Но это был первый их поцелуй. Первый из тысяч и тысяч.
— Я все еще чувствую вкус крови на твоих губах, — он улыбался, вдыхая аромат ее кожи.
— А ты все такой же мальчик со вкусом меда, — ответила Эфрат.
— Точно…
— Что?
— Мне ведь так и не исполнилось двадцать …
— Нашел, чем выделиться, мне тоже.
В двух вечных подростках, идущих вдоль набережной, не было ничего особенного, как и во всех остальных парах на этих ночных улицах. Все счастливые — счастливые одинаково. Когда все хорошо — это благословение. И у них все было хорошо. И куда бы они теперь ни направились, их двоих и правда было вполне достаточно.
Шири никогда не умела горевать, ее этому не учили, а потому это чувство не было ей знакомо. По крайней мере настолько, чтобы знать, как это делается.
Не зная, куда себя деть и чем заняться, она взяла в руки ту книжку про мысли и кофе, и открыла ее на случайной странице.