Я хочу стать Вампиром…

Никто не хочет просыпаться в том завтра, в котором он проснется несчастным, а потому самое лучшее, что мы можем сделать сегодня — это не засыпать. Чтобы больше времени провести с теми, с кем мы счастливы. Волшебство чертовски пугливо и ни за что не согласится на компромиссы, нельзя быть наполовину счастливым, вам придется либо целиком остаться, либо целиком уйти, и у вас впереди целая ночь, чтобы принять окончательное решение. Кофе снова будет рядом, потому что ему тоже случалось принимать такие решения, и смотреть, как их принимают другие. Вместе они бодрствовали долгими ночами, отказываясь просыпаться там, где просыпаться не хотелось. Когда ты счастлив, ты во что бы то ни стало захочешь остаться счастливым, потому что все остальное вдруг теряет смысл и перестает справляться даже с ролью репетиции жизни. Очень часто это решение обещает нам многочисленные трудности, а то и самые настоящие крушения, но до тех пор, пока мы по эту границу сна, мы сделаем все что угодно, лишь бы ночь не кончалась. И кому-то, говорят, это даже удалось. Может быть, именно так и появился кофе. Об этом он никогда не рассказывает. Другие утверждают, что мы в этом случае ничего не решаем, а просто люди делятся на тех, кто слушает свое сердце и тех, кто слушает свою голову. Доподлинно неизвестно, кто из них просыпается счастливым, как неизвестно и то, дорога выбирает путника или путник дорогу. Это можно узнать только по пробуждению.

— Люди, — больше подумала, чем сказала Шири, но зная историю человеческого рода, она предположила, что если кто-то и должен был научиться проживать горе, так это они. И доверившись мнению автора сомнительного однодневного бестселлера, она повернулась к кровати. Еще какие-то часы назад они были тут вдвоем. Шелк покрывала еще хранил форму их прикосновений. К шелку и друг к другу. Скоро Шири погрузилась в сон. Это было то сомнительное подобие блуждания между одной реальностью и другой, в которое порой отправляешься, когда нет сил ни на что другое.

—

Если смерть крадет ваших любимых — не прекращайте их любить, и они будут жить вечно, — у Эфрат был как всегда мягкий и отстраненный голос. В отличие от голоса самой Шири, который звучал повсюду, когда она хотела, чтобы ее слышали, этот голос незаметно приподнимал слушателя над реальностью и, возможно, самим временем.

—

Отстань, — ответила Шири, и перевернулась на другой бок.

—

Ну чего ты, хороший же фильм, — Эфрат, сидевшая на кровати, подобрав под себя ноги, развернулась к Шири и погладила ее по плечу, — хоть и грустный.

—

И Брендона застрелили.

—

Верно.

Какое-то время они просто молчали. Снова.

— Знаешь, Раз хороший…

— Ты что хочешь сказать? — Шири повернулась к подруге, наблюдавшей за ней с улыбкой, которую скорее можно было бы ожидать от упомянутого Раза.

— Ну… — Эфрат задумчиво утопила указательный палец в простынях. Она покачивалась из стороны в сторону, ее движения чем-то напоминали змеиные, а волосы подыгрывали ей, и вот уже целый клубок змей сидел под итальянским балдахином.

— Да как ты смеешь! Бесчувственный кусок кровопийцы! — Шири слышала каждую мысль каждой из этих змей. Услышанное заставило ее подпрыгнуть на кровати и пуститься в погоню за бестиями.

Вооруженная подушкой Шири преодолевала одно препятствие за другим, отбрасывая с дороги мелкую мебель, и рассекая воздух ударами подушки. Она была все в том же безупречном и теперь только слегка помятом платье, в котором сидела за столом два дня назад. С каждым движением хрупкая ткань уступала и раздавался треск рвущихся нитей. Теперь ее элегантное платье больше походило на обычные, часто символические наряды Эфрат.