Я - хороший!

Светлана бросила презрительный взгляд на развалившегося на полу отца, накинула на плечи старое пальтишко и вышла во двор. А вслед опять услышала ненавистный окрик:

— Иди! Найди бутылку! Трубы горят. Не найдёшь — вечер в ад превращу!

Светлана, чтобы не слышать этого голоса, раздающегося через стены дома, подняла воротник пальто, взяла ведро, стоящее в чулане, и пошла к сараю. Когда пробиралась через сугроб, наметённый перед сараем бушующим вечерним бураном, только одна мысль вертелась в голове у юной девушки: «Как дальше жить в этом кошмаре? Как спасти и отца, и мать, и себя?»

Тишину сарая, пропахшего запахом сухого сена, молока и овечьей шерсти, нарушает только звук медленно жующей бурёнки. Светлана вывалила принесённое угощение в деревянное корыто, стоящее перед коровой. Постояла, уставившись в темноту сарая, машинально поглаживая шею животного. Затем, с очень большим нежеланием повернулась в сторону выхода. Так не хочется идти домой, но тут зябко стоять в одном пальто.

А когда, настежь открыв двери сарая, шагнула через порог и подняла голову, то от ужаса чуть не упала. Их родной дом был объят пламенем пожара. Хотела сделать шаг — не может, ноги ватные, будто прилипли к снегу. Хотела крикнуть: «Мама! Папа!» — язык тяжёлый, словно онемел. Она даже на миг потеряла способность соображать что-либо. В ногах появилась дрожь и передалась на всё тело. Света представила себя внутри объятого пламенем дома вместе с мамой. Хотелось убежать, но ноги не слушались.

Всё же нашла в себе силы сделать несколько шаркающих шагов в сторону сарая. Только не понимала: зачем туда зашла. И зачем села в одном из углов, закрыв лицо руками. Нет, она не сошла с ума. Совершенно ясно слышала крики: «На сарай перекидывается! Если там есть скотина — хотя бы их спасти!» Только ответить, подать голос им не могла. Наоборот, в тело вместо первоначальной дрожи пришла слабость. Она прислонила голову к стенке и закрыла глаза.

Очнулась от громкого звука прямо под ухом за стенкой — будто трактор завели. Завизжало, загремело, загрохотало. Светлана с испугу обхватила колени руками и уткнулась в них головой. В этот миг над её головой прочертила щель в досках сарая визжащая цепь пилы.

— Ах!

Это вскрикнул мужчина с бензопилой в руках. Он прибежал с тыльной стороны — от соседей, вскрыл пилой стенку, чтобы выпустить животных.

— Твою мать, да здесь же человек! — крик мужчины разнёсся, словно гром. Он отбросил бензопилу, даже не выключая, упал на колени перед девчушкой, снял ушанку с головы, затем расстегнул ворот, будто ему не хватало воздуха. Схватил пятернёй волосы и, раскачиваясь из стороны в сторону, заревел как медведь: — Чуть не отрезал ей голову… Голову… Голову…

Подбежали ещё люди, поняли, в чём дело, подняли на руки потерявшую сознание Светлану и унесли к соседям. Когда принесли на свет, все ахнули — чёрные волосы соседской девчушки были покрыты сединой на висках.

Позже она узнала, что отец сам поджёг дом, облив бензином. Потом стоял и хохотал, как безумный, на улице. А мама кое-как вывалилась из дома на снег, разбив окно.

Больше ни разу не появился в их семье Григорий — ни после лечения в больнице, ни после принудительных работ. Возможно, мама Светы ждала, что придёт и попросит прощения. Но она никогда больше не заводила разговор о нём. Возможно, мать и простила бы, но только не Светлана. Но он не пришёл. Доходили слухи, что бросил пить, сожительствует с другой.

И вот теперь вспомнил. «Доченька», видишь ли… Вспомнил, когда старость постучалась в двери.

«Много лет болею сахарным диабетом. В прошлом году врачи правую ногу отрезали, в этом году — левую по колено. Женщина, с которой жил, бросила меня. Её дети и слышать не хотят обо мне. Больше не к кому обратиться. Помоги, доченька, хотя бы устроить меня в дом престарелых.»

Именно это письмо лишило покоя Светлану. У кого спросить совета? Мама давно покинула этот мир. А чтобы с мужем поговорить, до сих пор не собралась духом. Нет, она знает, что он не скажет: «Забудь, как он забыл тебя в своё время». Светлана боится собственной слабости…

… — Давай привезём к нам. Долго ли ему осталось жить.

— ?

— Каким бы он ни был, он ведь тебе отец.

— Отец? Ты же знаешь каждую минуту моей жизни, Женя…

— Знаю. Ещё знаю, что у тебя большое сердце. Если бы было не так, разве прожил бы с тобой двадцать лет, понимая каждый взгляд, рябинушка моя?

«Рябинушка…» Это любовное обращение Евгения к жене. «Я влюбился не в твою красоту, а в твою гордость. По сравнению с другими, ты на недосягаемой высоте. Как осенние ягоды рябины», — так сказал он однажды.

Вот опять своим сладким обращением заставил заплакать от радости.

— Не плачь, Света, не плачь, рябинушка моя! — сказал Евгений, обняв жену.

— Каким бы ни был, он твой отец… — опять повторил давешние слова.