Я. Книга-месть

целуют» нонче, когда ж целовать, если все пьют до опузырения.) ИМ, по-моему, специально так устроил свою жизнь, или построил, чтобы не попадать в поле

зрения папарацци, он летает – и пока пишет про Кострому, и когда не пишет – ниже их радаров.

Парадокс: ИМ пашет в самом бесчеловечном бизнесе, а сам до глубины души, до кончиков

пальцев – сентиментальный пры-ы-ынц. Будучи другим, как можно было бы сочинить песню

«Москвички» (где, кроме прочего, Расторгуев таким манером произносит слово ШАКАЛАДКА, что отчетливо восторженно понимаешь: сантименты, теплынь, жар объятий не переживают

ренессанс, они всегда были с нами, в нас

Ну не напоминать же мне, что Николай Расторгуев – один, если не самый, из самых любимых

артистов.

Политкорректный, кряжистый, основательный.

Форпост Матвиенко и с недавних пор – наш посол в мире галстучных хлыщей.

Или песню про «Мента» (клянусь, она так называется!). Та самая, которую Коля, добиваясь

слезоточивого абсолюта, заканчивает приказом: «Встать, когда хоронят Бойца!» Было менту 20

смешливых и смешных лет, у него не было синдрома Вьетнама, он и жизни-то не видел, чтобы

со смаком рассказывать, как он «пытается найти способ пройти через это», не жил еще

согласно мечтам, надел форму, на которую скалятся те, ради кого надел, и – на тебе. Пуля.

ИМ написал мелодию, которая позволила НР, рассказывая об обычном хорошем парне, петь

тихо-тихо, как только НР один и умеет, а в конце рявкнуть, задыхаясь от слез.

А ИМ превратил даже отвратное слово «мент» из издержки новояза в провокативную

высокопарность.

Мне моя говорит, что лучшие песни ИМ пахнут весной, отливают малахитом (а моя, это

существенное уточнение, не музыкальный критикан, я бы в уме повредился), обрамлены такой

изысканной рамкой звуковой, что я обязан вам доложить, что кудесника звука всех

вечнозеленых пьес ИМ зовут Игорь Полонский и он похож на выпускника Гарварда, вовсе не

на парня, придавшего «Комбату» духоподъемный шарм.

Саша Маршал. За каким чертом?

Сильный человек Саша Маршал сильно выступил на концерте для ветеранов. Он вышел в

кителе, увешанном орденами и медалями; первые несколько рядов ветеранов, у которых

было-то по одной награде на лацкане, слышно ахнули.

А. М. был беспричинно трагичен, пел про батю (не комбата), такую же, как он, сильную, порядочную личность.

Его драпировка повергла в смятение и меня. На вопрос, за каким чертом, я получил ответ о

«достоверности».

ИМ чужд картинности, редко дает интервью, как заправский хитрован, отделывается общими

словами, для нашего шоу-биза, чистоганно-развратного, подозрительно целомудренный и

высшим комплиментом полагает, когда кто-то называет кого-то из роты его подопечных

приличным человеком.

Во, я подошел к главному. К 50 годам, заделавшись знатным деятелем на поприще

шоу-бизнеса, ИМ добился, стяжал, заработал репутацию приличного человека и очень, очень, очень хочет, чтобы те, с кем он работает, старались быть хорошими людьми, отрицающими

беса.

Мне достаточно эволюции Григорьева-Аполлонова, которая началась с отметки «ничего себе

пацан» и к настоящему моменту зафиксирована на отметке «с таким за честь дружить».

Саратовских работниц аэропорта (владивостокских, самарских, бишкекских, рижских, киевских) я доводил до исступления умопомрачительно корявым, но неотразимо обаятельным

исполнением, минимум 20-кратным, песни «Прощай» с сердце разъедающим зачином: «Я уже

давно предчувствовал потерю, ею оказалась ты». Я же хитер как бес: всегда на чужом

выезжаю. На чужом репертуаре. Возвращался в Москву, рассказывал ИМ о караоке-триумфах, он улыбался, понимая, что даже бестолочь в известном смысле – барометр пристрастий

публики.

На сцене «Метелицы», уже почившей площадки для арт-игрищ, я исполнил (разумеется, надругавшись над оригиналом) песню «Рыжая». Меня АГА, самый знаменитый после Чубайса

Рыжий в стране, толкнул в бок: ты чего, все песни, что ль, изучил?..

Все, что ль, изучил.

Я, знаете ли, совсем плохих песен не учу.

Когда-то я завершил документальный фильм памяти Игоря Сорина словами, что он так и не

стал большой звездой, но останется маленькой звездочкой, струящей не потоки, но лучики

света.

Он был лампочкой – лапочкой, ИМ – лампа, прожектор, подарок барабанным перепонкам, сердцу в груди, живущему в мучительно-сладостном томлении по абсолюту.

Один хороший парень сказал про самого ИМ, что не понимает, как тот пишет

душераздирающие песни, будучи таким воспитанным, культурным, обходительным парнем.

Хороший парень, как и все, полагает, что люди из шоубиза – прожженные циники и просто

имитаторы хороших эмоций за хороший баблос.

В принципе возразить нечего. Вам остается только поверить мне на слово: ИМ – сложный, но

хороший человек. Плохой так не улыбается.

Раз он со смехом сказал мне, что в прошедший уикенд с семьей трапезничал в рублевской

ресторации, а по соседству я изображал тамаду, поминутно славословя именинника. Колись, за

сколько? Я назвал цифру. ИМ вскинул брови. За такие, мол, деньги я бы и сам вприсядку

пошел и горланил месяц напролет, не гнушаясь ничем.

У него нет никакого пиетета к прошлым заслугам. «Фабрика звезд» оказалась привычкой