Я красавчик. И это бесспорно

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я не злюсь на тебя, Слава. Но лучше не звони больше.

Я отключаюсь, и горечь ползёт из каждого угла. Он не такой уж и плохой, но не тот человек, от которого поёт душа и радуется сердце. А ещё я, кажется, знаю, что с ним делать. По крайней мере, можно попытаться дать ему шанс стать человеком, который бы верил в дружбу и в то, что настоящие друзья умеют прощать и любить, желать счастья тем, кто был когда-то близок.

Сеня пришёл под полночь. Усталый, измученный. От него пахнет сигаретным дымом и в глазах что-то такое, заставляющее сердце тревожно биться.

— Мы оформили все бумаги. Пришлось друга дёрнуть. Она подписала отказ от опекунства. Теперь Данька официально получит документы и статус.

— Тогда что не так? — глажу его по плечу, не решаясь обнять.

— Я… дал ей деньги, Надь. Заплатил, как она и хотела. Не знаю, правильно ли я поступил, и пойдут ли ей в прок эти деньги.

Он вздыхает и зарывается лицом в мои волосы.

— Ты поступил так, как посчитал нужным. Не кори себя. С деньгами или без денег она бы нашла выход, мне кажется. Или попала бы в очередную передрягу. Зато у нас есть шанс усыновить Даньку.

Сеня берёт моё лицо в ладони. Смотрит в глаза, словно не может насмотреться. А затем целует. Это поцелуй не отчаяния, а облегчения. Поцелуй благодарности и нежности.

С ним ничего не страшно. Он настоящий. И сердце моё тянется к нему, как бабочка на свет. Сгореть или согреться? Получить ожоги или энергию? Я пока не знаю, но хочу верить, что позади остались тайны и недомолвки. А впереди — счастье, простое и без пафоса. То, в котором будет уютно нам вместе.



=43. Арсений

Мы засыпаем поздно: плещемся в душе, ужинаем, разговариваем в полголоса. А затем я тянусь к Наде. Это потребность хотя бы прикоснуться. Ощущать её рядом. Держать за руку.

— Мне почему-то кажется, что я знаю тебя долго-долго, — так приятно слышать, как она это произносит.

Мы сидим на диване в кабинете. Я изображаю несгибаемого атланта, а Надя спиной подпирает мой бок. Я не вижу её глаз. У меня в распоряжении только затылок — клонюсь к нему щекой и замираю, впитывая каждое слово. Наде так легче откровенничать, когда она меня не видит.

— В детстве я мечтала о старшем брате. Ну, смешно, конечно, потому что у меня была старшая сестра. Но мечты же не всегда бывают сбыточными. Эта из области фантастики. Потом я мечтала о младшем брате, когда поняла, что родители надо мной слишком трясутся. И слишком много требуют, наверное. А я стремилась соответствовать, чтобы никого не огорчить. Маму ты видел.

Надя вздыхает и сползает вниз, чтобы улечься мне на колени.

— Она меня каждый день допрашивает. До сих пор ничего отцу не рассказала. Боится бури и того, что отец прилетит с тобой драться.

— Хочешь, на выходных поедем к твоим родителям? — просеиваю Надины волосы сквозь пальцы. Массирую ей голову немного. Она закрывает глаза — ей нравится.

— Не хочу, — издаёт она короткий смешок, — но, наверное, надо. И с сестрой помириться надо. Не знаю, как. Мы будто войну объявили. Я её пару раз мельком видела. По мальчишкам скучаю очень. Особенно по Максимке: он у нас с мамой на руках вырос.

— Утрясётся, Надь. Что-нибудь придумаем. Глупая дурацкая ссора. Тем более, что она частично правду сказала. Из моего прошлого. Может, поэтому меня так зацепило. Лана права: у любого человека есть тайны, которые не покажешь людям. Либо страшные, либо стыдные.

— Ты стыдишься того, что было? — Надя запрокидывает голову и смотрит мне в глаза.

— Частично — да. Я даже оправдывать себя не хочу. Знаешь почему?

Надя смотрит на меня не отрываясь. Молчит, ждёт, что я скажу.

— Мне нравилось танцевать. Драйв, музыка. Хотелось выпятиться, сделать что-нибудь эпатажное. Из тех времён у меня друг остался. Тот самый юрист, который помогал мне с Ланой вопросы провернуть. Лёша Петровский. Мы тогда вместе зажигали. То по отдельности, то вместе. Он… рыжий, я — брюнет. У меня смуглое тело, у него — белое. Красиво смотрелось. Лёша тоже не очень любит прошлое вспоминать. Но тогда мы были молоды, и у каждого имелись причины, чтобы работать в стриптиз-клубе.

— Я помню, — тихо говорит Надя, а я качаю головой. Хочу, чтобы она поняла меня правильно.

— Мне нравилось танцевать — вот единственно правильный ответ. Деньги — да, важны были очень. И вряд ли бы я где-то заработал больше. Так что тебе достался не очень приличный мужчина. Не ангел. Не эталон. И поступки мои иногда далеки от совершенства. Что тогда, что сейчас.

Надя тянется ко мне, но я не спешу ей поддаваться, уклоняюсь, пока не скажу всё.

— Я ведь следить за тобой хотел. Была такая мысль: попросить Виталика отслеживать, где ты и с кем. Меня жутко бесил тип в телефоне, что звонил тебе и днём, и ночью. Хотел контролировать каждый твой шаг. Знать, что ты делаешь вне этих стен.