Я краснею. История девочки, ставшей красной пандой

Как только с новым обустройством было покончено, родители пожелали мне спокойной ночи. Мама ушла, а папа задержался в двери. Ему, кажется, было неловко. С тех пор как во мне обнаружилась панда, он так ничего толком и не сказал, хотя это было скорее в порядке вещей. Папа и обычно-то не любил разглагольствовать. Но от случая к случаю выдавал что-нибудь меткое, неожиданно и очень кстати.

Он помолчал. Уже собираясь было закрыть за собой дверь, сказал:

– Красный – счастливый цвет.

О'кей, но сегодня не тот случай.

Потом из кухни до меня донеслись приглушённые родительские голоса.

– Ужасно, конечно. Что теперь с этим делать? – сетовала мама. Папа принялся её утешать, но её голос дрожал от тревоги. – Ты хоть видел, что с ней в храме творилось? Такие глазищи... прямо зверские.

Я заплакала.

– Видеть её не могу в таком состоянии, – припечатала мама.

У меня разорвалось сердце. Послышалось «пуфф» – я снова превратилась в панду. Свернувшись клубочком, я подобрала под себя хвост и постаралась не слушать голосов на кухне. Прижала Уилфреда покрепче.

Когда мама рассказала историю проклятия, она заверила меня, что любит свою дочку по-прежнему. Лежа на своём матрасе, я ясно и отчётливо услышала, что любит она не меня. Она любит девочку по имени Мэй-Мэй.

Глава 17

На следующее утро мама повесила на ворота храма табличку: «Закрыто по семейным обстоятельствам». Все экскурсии и встречи она отменила. Впервые на моей памяти храм так вот закрылся.

Как мама мне потом рассказывала, пенсионеры с тай-чи жутко взъерепенились, что им дали от ворот поворот, и даже угрожали пикетом, если храм не откроется. Заходил господин Гао на нашу еженедельную партию в шахматы, но мама извинилась перед ним, дескать, я не могу. Тот отнёсся с пониманием, хотя и расстроился. Напоследок сказал маме нечто странное, мол, «это было неминуемо».

Родители оставались в эти дни дома, приводили в порядок гостиную с прихожей. Поскольку они опасались, что кто-то из соседей может меня увидеть («Не хватало нам ещё разборок с полицией»), они занавесили все окна в доме, заперли все входы-выходы. Мне же оставалось сидеть безвылазно в своей комнате и прикидываться, что меня не существует.

Родители раз за разом твердили, что любят меня по-прежнему и что всё будет хорошо. Но мне не верилось. Выходить из комнаты мне не разрешалось, даже к ним на завтрак. Мама или папа ставили мне еду в мисочке, а мисочку задвигали в комнату – «на всякий пожарный». Когда они со мной разговаривали, то отводили глаза. Вот так – на меня не могут смотреть собственные родители.

В одиночестве я сжимала Уилфреда и плакала. «Я чудовище, монстр, – рыдала я в матрас. – Вот бы этого не было. Вот бы меня не было!»

Контролировать свою панду я не могла никак. Иногда принимала человеческое обличье, но потом доносились расстроенные вопли мамы или меня начинало трясти от страха, что никогда больше не увижу друзей, – и пуфф! – я снова панда.

Мне хотелось только одного: снова стать нормальной. С громким «Аррррр!» я швыряла своё пандовое тело об стены, лишь бы уничтожить эти звериные лапы, хвост, уши. Кричала им: «Сгиньте!.. Ну пожалуйста...» Но как я ни старалась, они выскакивали из меня снова и снова.

Я взглянула на своего друга – моего единственного теперь друга. Уилфред, это что, навсегда?

Внезапно в окно постучали. Я в недоумении повернула голову. Что там такое?

– Мэй, это мы! Открой! – послышался шёпот Мириам. Под окном стояли мои Тауняшки.

«Черт, только не это!» – вырвалось у меня. Я как раз была целиком в обличье панды. Вскочив, я схватилась за занавески и попыталась ими прикрыться. Нельзя, чтобы они меня такой видели. В панике я погнала их прочь.

– С тобой там всё в порядке? Стукни, если нас слышишь! – подала голос Прия.

– Один раз, если да, два, если нет, – добавила Эбби.

Я обожаю «4-Тауняшек», девчонки для меня – всё, и я на многое готова ради них, но НЕ СЕЙЧАС!

– Мы думали, ты умерла от стыда! – донёсся голос Мириам.

Я прикинула, что можно сделать. Может, попросить маму их отогнать?

Но тут Эбби выкрикнула кое-что, от чего моё сердечко сделало счастливый кульбит.

– «4 Town», приезжают в Торонто!

– Что?!

Я распахнула занавески и вытаращилась прямо на лица моих вполне человекообразных подруг. Глаза у тех округлились, челюсти отвисли. А потом они завопили.

– Ш-ш, тихо вы! – я наскоро затащила их к себе в окно и утопила их крики в своей мягкой шерсти. Надо было как-то их утихомирить. – Всё нормально! Это я, Мэй! Спокойно, народ, всем расслабиться!

Они по-прежнему пялились на меня глазищами размером с теннисные мячики. Я осторожно предупредила:

– Сейчас я вас отпущу, но вы не будете дёргаться, тихо-мирно постоите, поняли?

Все трое медленно кивнули, не спуская с меня глаз. Я мягко ослабила хватку, и девчонки замерли, уставившись на меня и разинув рты. «Пожалуйста, только не пугайтесь, – подумала я. – Это по-прежнему я, Мэй. По-прежнему ваша пацанка».

Но им не верилось, что это по-прежнему я. Очень долго они стояли, не говоря ни слова.

– М-Мэй? – в конце концов спросила Мириам, как будто проверяла, точно ли я не мираж.