Я люблю дышать и только

— Вам что, заняться нечем? Неужели исчезновение Дашковых единственное важное дело для следователя по особо важным делам.

— Нет, ни единственное. Благодаря вашим высокопоставленным друзьям меня пока отстранили ото всех дел. Вопрос стоит достаточно критично для меня, — голос его охрип и огрубел одновременно. Меня могут уволить. Я просто упражняюсь, — более мягким голосом объяснил собеседник.

— Вы, собираетесь стать, частным сыщиком? — и решили, что такое необычное дело принесет вам неземную славу?

— Все возможно.

Мы оба замолчали. Я знала, зачем веду бессмысленный долгий разговор. Я размышляю, что делать. Любопытство и привязанность к Дашковым победила. Возможно и слово данное «А.В.», что буду за ними присматривать и оберегать тоже сработало.

— Поехали, только собираемся быстро. Я сейчас оповещу всех, кто может нас искать. Быстро поеду и возьму бюллетень. Благо записи на этой недели нет. Ну, все. Встречаемся через два часа. А, сколько километров ехать?

— Триста, — мрачно сообщил Филипп Сергеевич.

Я просто захлебнулась от наглости Филиппка.

— Вы хотите, чтобы я просидела за рулем пять-шесть часов туда, а потом столько же обратно? Вы наглец.

— Для маневра нам нужна машина, — хладнокровно сообщил следователь. Я тоже неплохо вожу. Так, что я вас буду менять, если вы мне доверяете.

— Я вам абсолютно не доверяю ни в чем. Хочу, чтобы вы знали заранее, но поеду. Девочки Дашковы мне как сестры.

— Можете не продолжать свою жалобную песню. Все понимаю. Жду у вашего подъезда через два часа.

Мне едва хватило времени, чтобы написать всем SMS и предупредить, что я буду отсутствовать по неотложным личным делам. Просила своих подруг не домогаться Тима с нелепыми вопросами. Сама приеду и все расскажу. Самое трудное было написать записку мужу. Тимоша, конечно, человек очень понятливый и терпеливый, но всему есть придел. А вот где он, я не знала. В конце записки, которая была больше похожа на подробное письмо с описанием всех тем и характеристик происходящего, я написала, что умоляю его потерпеть еще немного. Если он способен на такое великодушие. Просила мой опус никому не показывать, а только говорить, что я уехала по неотложным делам, даже ему ничего толком не объяснила. Лучше пусть сплетничают, чем мешают мне.

Я, как всегда прикоснулась к талисману, который, как мне казалось, меня оберегал и дома, и как только я переступала порог квартиры. Вышла, как полагается с правой ноги, выдохнула и побежала вниз.

Около моего автомобиля, переминаясь с ноги на ногу, топтался Филипп Сергеевич.

— Что ж вы в квартиру не поднялись? — я удивилась такой деликатности.

— Я только что подошел, а замерз еще по дороге. Давайте быстрее греть вашу машину, а то я превращусь либо в Карбышева, либо в Маресьева.

Мы погрузили сумки в багажник, параллельно грея мотор. Ничего не говоря друг другу, мы сели и развернули карту Подмосковья. Деревня «Кротово» оказалась ни одна, а целых четыре. Но Филиппок был абсолютно уверен, что нам нужно ехать в самую дальнюю. Именно в тех пределах находились земли и поместье настоящих Дашковых. Прыгая по сугробам и заворачиваясь на льду, мы потихоньку ехали. Мне говорить и не хотелось, и нужно было смотреть на дорогу. Филипп Сергеевич минут через пять вынул термос и, усмехаясь, показал, что мой пример всегда носить горячий кофе оказался заразительным. Я скорчила приветливую мину, кивнула, молча головой, надела очки, и дальше в сгущающихся сумерках, продиралась по завьюженной дороге.

Устала я часа через два. Заглушила мотор, припарковала машину на выезде из Москвы. Посмотрела на Филиппа Сергеевича, который пригревшись, прикрыл глаза и мурлыкал мелодию, которая раздавалась из радиоприемника.

— Не желаете сесть за руль? Вы обещали…

— Обязательно. Но сначала мы с вами поедим в кафе, которое призывно горит вывеской: «Все недорого и вкусно».

Зайдя в помещение, я порадовалась, что мы оказались одни, и не гремела музыка. Теперь можно и потолковать о цели и смысле нашего безнадежного, как мне казалось, путешествия.

— У вас ко мне много вопросов скопилось? У меня затылок даже разболелся от вашего напряженного внимания. Задавайте, — Филиппок откинулся и вопросительно смотрел на меня.

— Все, что вы мне рассказали очень занимательно. Одно только неясно. Почему вы думаете, что наша исчезнувшая троица прячется там?

— Я этого не говорил. Я думаю, размышляю, — тягуче затянул следователь, что там остались люди, которые могут что-то знать, а главное иметь очень конкретные сведения о той части жизни сестер, которая была сокрыта от вас и даже от бабушки.

Филипп Сергеевич вынул потертую бумажку и протянул мне. Почти неразличимые буквы, похожие как печатные, написанные человеком, который очень плохо владел русским языком и еле формулировал свои мысли.