Я люблю тебя лучше всех

Мне там было скучно. В обычной церкви есть на что поглазеть: иконы, росписи. Ну и прикольно ощущать сверху огромный купол, который не даст тебе улететь. Ведь иногда так важно чувствовать, что тебя не унесет в открытый космос (когда звучит красивая музыка, есть такая опасность). На собраниях, которые проводили в детском садике, были просто гладкокрашеные стены, разговоры и пение под гитару, как в походах.

Евсеевская Наташа предложила моей Наташе петь в их христианской группе, и она согласилась.

Маме это не понравилось:

– Зачем? Она и так в хоре поет – в музыкальной школе! И в обычной школе нагрузка… вон по математике четверка, по физике… Могла бы больше внимания учебе уделять, вместо того чтоб…

– Да ладно, мам, пусть ходит…

– А вдруг они ее втянут во что-то? Вон в газете писали, что кто-то из этих… наркоту в еду подмешивает, чтоб народ дурманить…

– Это не эти, мам!.. Наркоту подмешивают кришнаиты… и всякие мормоны! – Я была не очень уверена в своих познаниях, просто читала книжку о сектах, вот и запомнила много умных слов.

Мама скривилась:

– Откуда ты это знаешь? Читаешь всякую ерунду… нос в книжки уткнула и ходишь как одурманенная!

– При чем тут это?

– Притом. Безмозглые вы обе какие-то.

Несколько раз мама приглашала Евсеевых в гости. Старшая и младшая пили чай на кухне, молчаливые, синхронные. Говорили только про бога. Маму это окончательно настроило против них.

– Отдай Наташе этой что-нибудь из своих вещей, – сказала она мне. – Как не стыдно матери, ума не приложу! Так одевать девочку! А сама… Убожество! Тут зарплата с гулькин нос, а все равно стараешься прилично выглядеть… Говорит: брак не выдержал испытания верой. Уж конечно! Муж, наверно, сбежал… Отдай девочке что-нибудь, пусть хоть оденется нормально, а то смотреть больно… Даже в селе у нас в таких обносках только старые бабки ходили, кто уже на тот свет собирался…

Когда Наташа пришла к нам в гости, я затащила ее в нашу с сестрой комнату, открыла шкаф и стала бестолково рыться, соображая, что могло бы ей подойти. Я выдергивала то одно, то другое платье с вешалки, но, как школьники на сложном уроке, они отказывались отвечать. Неловкость возрастала, я боялась, что Наташа подумает, будто я жадная. А с другой стороны – вдруг она решит, что я издеваюсь над ней, предлагая что-то совсем старое, немодное или не по размеру. В конце концов я перевела взгляд с платьев на ее лицо и заметила, куда она смотрела. Я достала вешалку с летним платьем – белым в большие голубые розы – и сказала:

– Примерь!

Я отвернулась, чтобы ее не смущать, но все-таки развернулась обратно слишком рано: она стояла в одних трусах, держа платье в вытянутых руках перед собой, как будто прикидывая, как его надевать. Она была такая худая и такая белая, что, казалось, светилась. Так, наверно, выглядят святые: как ледяные деревья. Я помогла ей надеть платье. Вены под кожей из-за синевы ткани стали заметнее, трагичнее. Платье было ей широковато в талии, а по длине – чуть выше колен. Мне показалось: в самый раз, если поясом подвязать.

Наташа посмотрела на себя в зеркало, потеребила кончик тонкой косички:

– Нет, спасибо!

Я подумала, что это платье все равно уже не будет моим, и поэтому сказала:

– Бери. Пожалуйста!

– Слишком короткое. Не надо. Это неправильно: брать то, что не будешь носить.

Вот чудачка! Катька бы сказала: длинновато – и еще сантиметров на десять укоротила бы.

Я отдала Наташе пару старых свитеров, она поблагодарила, но, насколько я помню, так никогда и не надевала их.

Тем летом Вовка поступил на «Искусственный интеллект» и его мама так надоела всем своим хвастовством, что ей с гораздо меньшим рвением помогали выкатывать его инвалидное кресло.

Я закончила девятый класс с одним тройбаном, а Катька – с тремя. Пятерок у меня было три, а у Катьки – одна, по пению (и то за старательность). Сестра же умудрилась закончить год на четыре-пять, несмотря на музыкалку и молитвенные собрания.

Как-то я спросила ее:

– Что там у вас… в вашей гхм… христианской группе?

– Ничего. Только… никому не расскажешь?

Я замотала головой, готовая услышать что-то достойное страшных сектантов: про наркоту или гипноз.

– Наташка Евсеева… влюбилась в Вовку!

– Да ну!

Оказалось, что Наташа Евсеева частенько захаживала к нам не из-за дружбы с сестрой. Она надеялась перехватить у подъезда Вовку.

– Она помогала его маме коляску катить, а та смеялась и говорила, что ей легко, а Наташа переломится… Наташа потом плакала из-за этого. А еще она их звала тоже в церковь, но они не пошли… Вовка сказал, что ни во что такое не верит, и Наташа снова плакала… Мне так жалко ее… Ее мама ругает сильно…

– Бедная…

Сестра вздохнула глубоко:

– Жалко. Я тоже так хочу.

– Чего?! – Я захохотала. – Уроки учи… и музыку, влюбленная!

– Иди ты! – Она швырнула в меня подушкой. – Ненавижу эту музыку уже!

Наша мама сказала, что мне должно быть стыдно за такие оценки. Катькина мама вздохнула и заметила, что с такими оценками дорога дочери только на панель.