Я, Люцифер

Нет, Марта была хорошей девушкой. Богу следо­вало бы лучше о ней заботиться. Но ведь так всегда с Создателями, их пути неисповедимы. А Его нет.

Будь это не там и не тогда, Марта точно бы подо­шла поближе к жаровне, чтобы погреться. А так как она находится там и тогда, то держится на максималь­ном расстоянии от жаровни. Вопрос явно идиотский, даже для неграмотной жены фермера. «Вы верите в колдовство»? Нет — противоречие доктрине Церкви; да — автоматическое признание в связи с оккультны­ми науками. Как долго вы служите Сатане? Я не служу Сатане. Как вы заключили с ним договор? Нет никакого договора. Ваш нерожденный ребенок зачат демоном? Нет, мужем. Как имя демона, с которым вы имели половые сношения? Не было никакого демона. Вы занимались с ним содомией и забеременели от него?

Аббат Томас, пятидесяти восьми лет, полный, на голове выбрита тонзура, глаза цвета конского кашта­на, сильное вздутие живота; лучше бы здесь не было братьев Клемента и Мартина. У него склонность к вспыльчивости, у нашего Томаса, да такая, что он может воспламениться при малейшей провокации. А обнаженная, обритая, невиновная в возведенных против нее обвинениях Марта — более чем провока­ция. Бесконечная в киселе его мозгов мысль о Марте (или Вильхомене, или Инге, или Элизе, или еще о ком-нибудь) — вечная провокация. Томас удивитель­ным образом рассечен. Большая, здравомыслящая его часть знает, что девушек мучают и убивают ради его удовольствия и выгоды. Но другая его часть тре­бует морального оправдания. И она требует этого громогласно. Кричит об этом. Это и воспламеняет вспыльчивый ум. (Вы звоните и говорите, что забо­лели, так? С вами, разумеется, все в порядке. Вы приготовили большую речь, диагноз разочаровал и вызвал дрожь—дурацкий грипп, — и провалиться вам, если к моменту, когда вы повесите трубку, вы уже не начнете сомневаться, нет ли у вас гриппа. Эх, люди, вам, кровь из носу, нужно соврать, и вы уже верите своим бредням. Так же и аббат Томас. Лезвия медлен­но проникают под ногти, и посыпались признания негодницы. Боже мой, я ведь был прав! Дьявольская сука! И ты посмела обмануть святого божьего слугу? Слава богу, что я настоял на своем!..)

Для поиска метки ведьмы приглашается исполь­зуемый специально для этой цели человек. Третий сосок, шрам, родинка, прыщ, веснушка, жировик, бородавка, родимое пятно, царапина, струп — прак­тически любой физический дефект кожи. Специа­лист, которому впоследствии хорошо заплатят, если он обнаружит знак ведьмы, проводит много времени, осматривая клитор Марты, который не слишком уж большой, чтобы выдать его за сосок ведьмы, но вот он с облегчением заметил родинку во впадине под левой коленкой. («Она принадлежит только мне, — го­ворил ей Гюнтер, целуя ее в первую брачную ночь. — И это, и это, и это».) Он переворачивает ее на жи­вот — так лучше видно, а я тем временем добавляю огонька в церковные детородные органы, и францисканская страсть заполняет эфир запахом пота и сала. Специалист достает из кармана засаленный кожаный мешочек. От слез Марты каменный пол становится влажным. Тень птеродактиля содрогается, кажется, удлиняется, затем опадает. Профессионал достает из мешочка несколько блестящих спиц разной длины и толщины. Теперь он поворачивается к разгорячен­ным братьям, подводит спицу к родинке и задержи­вает ее на мгновение в воздухе, затем поворачивает­ся. «Милорды, мой печальный долг заключается в том, чтобы сообщить вам, что эта женщина, несомненно, ведьма. Я уколол эту отметку за коленом, и, как вы могли заметить, она не произнесла ни едино­го звука». Ему даже не нужно думать об этом. Долгая практика, годы таких вот уколов научили его, какие пятна чувствительны, а какие нет. Эта дрянная дев­чонка — сама чувствительность. Уколи ее где-нибудь, и она взвоет так, что обрушится крыша. Поэтому вместо укола слова. Он предпочитал докладывать о других успешно выполненных уколах, чем осущест­влять сами уколы. Текущий тариф оставался без из­менений.