Я, Лунин…

Итак, что имеется? Отвергнутый любовник, причем непростой, с гонором, да к тому же сынок еще более непростого родителя. Такие всегда с трудом признают поражение, да и то только в том случае, когда не остается другого выхода, кроме как постучать рукой по ковру, давая знак, что сдаешься. То, что у Анатолия и Головкова-младшего отношения были хуже некуда, — это тоже понятно, хотя, после пары попыток, к тому же безуспешных, набить морду более удачливому сопернику можно уже было и успокоиться. Или нет? Илья задумался, как бы он поступил в такой ситуации. Скорее всего, он бы просто ничего не делал. Если уж так сложилось, что женщина выбрала не тебя, остается только самому выбрать другую женщину. Во всяком случае, именно это представлялось Лунину логичным. Или же можно остаться в гордом одиночестве. Кстати, интересно, разве в одиночестве есть место гордости? Одиночество — это, прежде всего, покой. Ну и еще, конечно, скука смертная, мысленно добавил Лунин. А вот гордость — она всегда в толпе. Ты в центре, и все взгляды обращены только на тебя, потому что ты лучший. Во всяком случае, все так думают, и от этого ты несказанно собой горд. Вот что такое гордость. Хотя, может, это гордыня? Лунин пнул еще один попавшийся на его пути камушек и чуть было не поскользнулся, на мгновение потеряв равновесие. Гордость, гордыня… Понавыдумывают же всего! Надо будет посмотреть, что о гордости писал этот чудак Монтень, в старину ведь любили порассуждать о подобных материях.

В любом случае к семейству Головковых стоит присмотреться повнимательнее. И может быть, даже не столько к сыну, сколько к отцу. Уж больно их вчерашняя встреча Илье не понравилась.

На самом деле встреч было две. Сидевшая за столом тетка бросила взгляд на стену, на которой висели старые, наверняка оставшиеся еще от деда часы с кукушкой, и вдруг засуетилась.

— Вот мы с тобой лясы-то точим. А мне ведь за молоком бежать надо. Небось, Клавдия думает, что я и не приду уже.

— Так давайте я тоже разомнусь, — вскочил Лунин. — Рокси, айда пройдемся.

— Со мной пойдешь? — удивилась тетка, доставая из кухонного шкафа небольшой блестящий бидон из нержавейки. — Ну пойдем, пусть посмотрят, какой племяш у меня вымахал.

Когда Татьяна Васильевна распахнула калитку, Рокси первой выскочила на улицу и тут же на кого-то изо всех сил залаяла. Лунин, спешивший узнать, что же привлекло внимание болонки, на полном входу влетел в спину неожиданно застывшей тетки.

— Вот он, прикатил, ирод, — произнесла не оборачиваясь Татьяна Васильевна, после чего, горделиво распрямив плечи, шагнула за калитку.

Вышедший за ней следом Илья увидел черный «туарег», стоящий перед неторопливо сдвигавшимися в сторону автоматическими воротами. Переднее стекло с левой стороны было опущено, а сам водитель внедорожника, высунувшись из машины, с любопытством разглядывал оглашающую звонким лаем окрестности болонку.

— Что, Татьяна, пса сторожевого себе завела? — ехидно полюбопытствовал он у соседки, а заметив показавшуюся в проеме калитки массивную фигуру Ильи, добавил: — Мужчина, про пса, это я не вам. Это я про собачку. Моська дерзкая какая, ничего не боится.

— А что, есть повод кого-то бояться? — уточнил Лунин и негромко причмокнул губами, подзывая к себе не на шутку разошедшуюся Рокси.

— А вы вообще кто, мужчина? — нахмурился Головков.

— А вы? — Илья затворил калитку и подхватил на руки подбежавшую к нему болонку.

— Я-то живу здесь, — было видно, что тон Лунина не пришелся по нраву водителю внедорожника, — так что могу знать, кто тут, возле моего дома, шляется.

— Видите, как все замечательно, — Илья почесал Рокси за ухом, и она благодарно лизнула его руку, — вы тут живете, а я с собачкой гуляю. Давайте каждый будет продолжать заниматься своим делом. — Повернувшись к тетке, Лунин кивнул. — Ведите, Татьяна Васильевна. Из нас троих дорогу только вы знаете.

За молоком тетка ходила в расположенный почти на самом краю деревни дом, один из немногих в поселке, сохранившихся с тех времен, когда маленький Илюша приезжал в Ясачное на все лето. Почти все в округе за два с лишним десятка лет было перестроено, либо снесено и отстроено заново. Часть домов не просто говорили, буквально кричали о благополучии их владельцев, но в то же время хватало и достаточно скромных одноэтажных или с надстроенной деревянной мансардой построек. Поздний июньский вечер, когда солнце бесконечно долго катится по горизонту и никак не может проститься с миром до завтра, позволял Лунину беспрепятственно рассмотреть все произошедшие в поселке изменения.