Я, Лунин…

Николай медленно набрал полные легкие воздуха, затем с шумом выдохнул. Надо было сказать все, как есть, но почему-то подходящие слова никак не хотели попадать на язык.

— И что ты пыхтишь, Колик? — Она обиженно надула губки и вновь ткнула его пальчиком, теперь уже в бок. — Ты не узнавал?

— Не узнавал, — признался Трошин.

— Ясно. — Судя по голосу, Маринка обиделась не так уж и сильно. — Давай, может, сейчас что-нибудь вместе посмотрим? Сайтов много, что-нибудь выберем симпатичное. Только, знаешь, хочется, чтобы поближе к парку какому-нибудь было или к набережной. Я тогда по утрам вдоль реки бегать буду. И тебя заставлю.

Она нацелилась указательным пальцем на Николая, намереваясь на этот раз угодить в солнечное сплетение, но он перехватил ее руку.

— Хватит меня тыкать! — Ему показалось, что слова прозвучали слишком уж грубо, но ничего другого на ум не приходило, и от этого он только еще больше начинал злиться. — Не получается у нас с квартирой.

— Как не получается? — Пораженная, она замерла, так и держа указательный палец выставленным вперед. — Почему?

— Потому, — Трошину казалось, что, если он будет говорить грубо и решительно, она поймет быстрее, а значит, быстрее с ним согласится, — с квартирой не получается, и со всем остальным тоже не получится. Я не еду.

— Не едешь? — Ее только что светившиеся радостью жизни глаза в одно мгновение потускнели, а на лице, разом постаревшем на добрый десяток лет, вдруг проступили невидимые ранее морщинки. — Как не едешь?

— Никак не еду, — буркнул Трошин и отвернулся.

Смотреть на Маринку сил у него не было. Где-то внутри боролись сразу два взаимоисключающих чувства, и, когда он видел перед собой ее пусть и возмущенное, но все равно прекрасное лицо, оба эти чувства становились настолько сильны, что буквально разрывали его на части. С одной стороны, ему было стыдно. Стыдно перед Маринкой за то, что он обманул ее. Сначала долго и терпеливо заставлял поверить себе, а потом, когда с большим трудом смог добиться успеха, понял, что сам уже перестал верить. Второе, рвавшееся наружу чувство, было обыкновенным желанием. Хотя, может быть, оно было не таким уж обыкновенным. Закрыв глаза, Трошин чувствовал, как его охватывает возбуждение, как напряглось все тело, каждая, самая маленькая мышца его организма, страстно желая лишь одного — стиснуть Маринку в своих объятиях, прижать к себе, осыпать все ее лицо и тело поцелуями, а затем слиться с ней в единое целое, которое не будет помнить, не будет знать о сказанных только что глупых, не имеющих смысла словах.

— Я не могу, — с трудом выговорил Николай, — я здесь слишком завяз.

— Завяз? — Ее рука мягко скользнула по его спине. — В чем ты завяз, Коленька? В этом котловане? Так он пустой, здесь нет ничего. Ты ничего не потеряешь, когда мы уедем.

Когда! Надо же, она говорит «когда». Не «если», а «когда». Она ничего не понимает. Стиснув зубы, Трошин резко обернулся и ухватил ее за руку.

— Пустой? Ты говоришь, он пустой? Иди сюда. — Николай рывком подтащил упирающуюся Маринку к краю котлована. — Смотри, смотри внимательно! Пустой, ты говоришь? А кредит тридцать миллионов посреди него лежит, ты разве не замечаешь? А под ним весь мой бизнес заложенный, ты тоже не видишь. А рядом с бизнесом дом, его я тоже заложил ради этого котлована. Ты ничего этого не видишь? А семью мою, которая в этом котловане жить будет, если я уеду, ты тоже не видишь?

— Но ты же сам, — губы ее дрожали от волнения, а ресницы не переставая метались вверх и вниз, пытаясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы, — ты же сам уговоривал меня. Я даже не стала подавать документы в Питер. Ты сказал, что в Новосибе у тебя есть возможность начать новое дело, что у тебя там друзья, что мы будем там жить. Жить вместе! — Последние слова она выкрикнула ему в лицо, вырывая руку, которую он все еще держал.

— Ладно, чего уж теперь орать? — После того как правда была произнесена, ему стало гораздо легче, и теперь хотелось одного: обойтись без скандала, ну или хотя бы без большого скандала. — Так вот оно все вышло.

— Так у тебя все вышло, — пробормотала Марина. — Сначала вошло, потом вышло, а ты и вовсе ни при чем вроде как. Колик, неужели ты сам не понимаешь, так же нельзя! И я, дура, о чем я раньше думала? Это же подло, Колик. Все, что ты делаешь, все подло. Тебе ведь на всех наплевать. Только раньше, когда ты передо мной перья распускал, ты плевал на свою семью, а теперь, когда она тебе на дне этой ямы мерещиться стала, ты на меня плюнуть решил.