Я, Лунин…

Первые аккорды начинающейся мелодии показались Илье незнакомыми, но затем он вспомнил песню. Когда-то, много лет назад, ее напевал, подыгрывая себе на гитаре, его дед. Маленький Илюша тоже пару раз пытался освоить неподатливый инструмент, но, заработав первые мозоли на подушечках пальцев, решил, что вполне может прожить, слушая, как играют другие, готовые жертвовать собой ради музыки, исполнители.

Илья осторожно положил Ирине руку на талию. Они неторопливо покачивались, почти не сходя с места, в такт грустной льющейся по залу мелодии. Потом зазвучал немного хрипловатый, но все же приятный голос певца:

Серебристый тополь за окном моим,
Серебром струится в небо тихий дым,
Звезды раскидало в небе серебром.
Только я и тополь у окна вдвоем,

— Никогда не слышал, чтобы эту песню в ресторанах пели. — Илья наклонился к уху своей партнерши и ощутил исходящий от нее легкий, едва заметный аромат духов.

— Он ее всегда поет, когда белый танец объявляет, — отозвалась Шестакова, — во всяком случае, последние три года, после того как у него жена умерла.

— Вы здесь знаете все и про всех?

— Не все, конечно, но многое. — Ирина усмехнулась, усмешка ее почему-то показалась Илье грустной. — Что вы хотите, городок маленький, тут все на виду.

— Если только не прячутся, — пробормотал Илья, размышляя над тем, не будет ли неприличным узнать у Шестаковой название духов для того, чтобы потом купить такие же Светочке.

Когда песня закончилась, Илья проводил Ирину к ее месту во главе стола и поспешил вернуться к своим наверняка с нетерпением ожидающим его возвращения соседкам. К его удивлению, обе женщины куда-то исчезли. Бегло оглядевшись и не заметив их в зале, Лунин решил, что они отправились в дамскую комнату, а может, и вовсе, притомившись, покинули торжество.

— Ну что, так и будешь стоять? — полюбопытствовал Головков, занявший место Ольги Дмитриевны и теперь снисходительно посматривающий на застывшего в нерешительности Лунина. — Садись уж. Выпьем, познакомимся по-человечески.

— Да мы вроде уже. Еще вчера. — Вспомнив о данном Ирине обещании не портить праздник, Илья отодвинул стул немного в сторону и уселся лицом к начальнику уголовного розыска.

— Вчера у нас с тобой неправильный заход вышел. — Михаил Эдуардович придвинул Лунину один из двух уже наполненных бокалов с коньяком. — Оно ведь как, если к лошади сзади подкрасться, та и лягнуть может. Верно?

Илья пожал плечами, не до конца уловив, кто из них двоих вчера, по мнению Головкова, выступил в роли лошади.

— Так что, — подполковник поднял бокал, — предлагаю вчерашнее знакомство обнулить и все оформить чин чинарем, как офицерам и полагается.

— Обнулить, значит? — уточнил Илья, беря в руку полный почти до самого края бокал.

— Ну да, — ухмыльнулся Михаил Эдуардович. — А что такое, слово непонятное?

— Нет, со словом как раз все ясно.

Звона бокалов было не слышно из-за гремевшей на полную мощь музыки. Ресторанный ансамбль, отыграв положенный ему отрезок времени, удалился на перерыв, а зал наполнился ритмами танцевальных хитов прошлого столетия.

— Ну что ты, как неродной? — залпом опустошивший свой бокал Головков недоуменно глядел на Илью. — За знакомство ведь пьем, не абы как.

— Я думал, за обнуление, — хмыкнул Лунин и нехотя допил остатки коньяка. Не расслышавший его слов Михаил Эдуардович одобрительно кивнул.

— Молодцом! Вот это я понимаю, вот это по-нашему. Ну что, пойдем на танцпол? А то там девчонки без нас скучают.

И Лунин пошел. Вначале он лихо отплясывал под гремевшие из многочисленных динамиков Modern talking и «Ласковый май», затем, когда на эстраду вновь вышли музыканты, танцевал с внезапно нашедшейся Ольгой Дмитриевной, Яной Георгиевной, еще какими-то женщинами, одна из которых чрезмерно к нему прижималась и горячо шептала на ухо:

— А он смотрит? Посмотрите!

— Смотрит он, смотрит, — раз за разом отвечал Илья, которого одновременно возбуждали прикосновения горячей, упругой груди партнерши и смущали мрачные, долгие взгляды стоящего у колонны мужчины, имени которого Лунин так и не выяснил, но узнал, что тот служит командиром местного отряда немедленного реагирования, и это обстоятельство тоже его немного нервировало.

Последнее, что помнил Лунин, как, выпив для храбрости еще немного, граммов пятьдесят, коньяка, он пригласил на танец Шестакову. Возможно, за вечер аромат ее духов выветрился, а быть может, обонятельные рецепторы Ильи, под воздействием избытка алкоголя на время утратили свои функции, но того нежного, едва уловимого, но чертовски приятного запаха, который так понравился ему при первом танце, Илья не почувствовал. Чтобы окончательно убедиться в этом обстоятельстве, он, склонив голову, ткнулся носом в шею Ирины и глубоко втянул в себя воздух, закрыв при этом глаза, чтобы ничто не отвлекало его внимание.

— Илья, — прошептала ему на ухо Шестакова, — что вы делаете? На нас же смотрят.