Я — математик. Дальнейшая жизнь вундеркинда

То, что я здесь говорю, относится ко всей Индии, но меня особенно поразила роль английского языка на юге. Индийские друзья, отнюдь не принадлежащие к убежденным англофилам, сказали мне, что в Мадрасе 95 процентов населения всех классов понимает и сносно говорит по-английски. Может быть, это связано с тем, что тамильский язык очень труден и не употребляется за пределами области своего распространения, а хинди для человека, говорящего по-тамильски, не менее чужд и труден, чем английский.

В любом районе Индии можно встретить тамилов, отличающихся незаурядными природными способностями и умственной дисциплинированностью; для общения со своими индийскими друзьями, живущими на севере, все они, как правило, пользуются английским языком.

После церемонии закладки института состоялся вечер, на котором главным гостем был Неру, так что у меня была возможность познакомиться с ним и увидеть собственными глазами, с каким огромным уважением и даже благоговением к нему относятся. У Неру вид человека усталого и болезненного, но я слышал, что он обладает неистощимым запасом сил. Индии и ему они еще понадобятся; в возглавляемой им партии Индийский национальный конгресс, кажется, нет ни одного человека хотя бы приблизительно такого же масштаба, на которого он мог бы рассчитывать в качестве помощника.

На следующий день я вылетел самолетом в Ахмадабад[172]. Мне предложили поехать в этот город, чтобы принять участие в сессии Индийской академии наук. Здесь всеобщее внимание привлекал лауреат Нобелевской премии физик сэр Ч. В. Раман.

В Ахмадабаде я был личным гостем профессора физики Викрама Сарабхаи, который оказался близким другом Балльяртов. Они останавливались у него как раз незадолго до моего приезда. Мадам Сарабхаи, известная исполнительница классических индийских танцев, держит труппу танцоров и музыкантов у себя в доме. Я видел, как она выступала с ними в Мексике на празднествах, посвященных четырехсотлетию университета.

Так как у нас оказались общие друзья, супруги Сарабхаи относились ко мне, как к члену своей семьи. Меня даже пригласили на традиционный еженедельный обед с участием всех родственников, который состоялся в доме отца Викрама Сарабхаи, одного из крупнейших текстильных промышленников Ахмадабада.

На этом семейном празднике — мне следовало бы сказать на родовом празднике, так как в индийской семье гораздо больше членов, чем в европейской или американской, — я оказался единственным не индусом, и в знак снисхождения к иностранцу мне позволили есть за столом, хотя все остальные ели за небольшим возвышением, сидя прямо на полу.

Может быть, самым интересным из всех собравшихся был дед Викрама по матери, старый индиец, занимавший пост дивана или правителя княжества во многих местных правительствах. Как раз вот такие худощавые аскетического вида старики, производящие впечатление невероятного аристократизма, играют важную роль в создании новой Индии. В Ведах[173] четко указано, через какие стадии проходит мужчина, подобающим образом проживший свою жизнь. Если я правильно понял эти предписания, в чем я совсем не уверен, двадцать лет мужчина остается юношей, двадцать лет он должен провести, как солдат (точнее, как деятельный участник битв и споров, происходящих в мире), и двадцать лет — как глава семьи, но семьи не в нашем, а в индийском смысле слова. Потом мужчине рекомендуется стать санияси (sannyasi), или отшельником, и посвятить несколько оставшихся лет созерцанию божественного и достижению того специфически индийского спасения души, которое называется нирваной. Это единственный способ избежать ряда перевоплощений в животных и новых людей.

В Индии еще существует классический тип санияси; рассказ об одном из таких отшельников есть в сказке Киплинга «Чудо в Пурун Бхагате» («The Miracle of Purun Bhagat») во «Второй книге джунглей» (Second Jungle Book).

Однако чисто созерцательная жизнь этих старцев не может удовлетворить Индию, ставшую хозяйкой своей судьбы; в этой стране еще нужно столько сделать, чтобы разорвать порочный круг бедности, невежества и несчастий, что тут не могут позволить себе роскоши предоставить способным и опытным людям возможность заниматься спасением своей души. Поэтому глубоко религиозное стремление утонченных стариков посвятить себя другому миру преобразилось в готовность бескорыстно служить нуждам общества всюду, где необходимы опыт и честность и где не может быть речи о личной заинтересованности.

Индийцы очень быстро нашли в своих письменах оправдание для более светского, но столь же тесно связанного с религией образа жизни санияси. Разумеется, это было совершенно необходимо. Ни одна страна не может сделать соответствующее употребление из привнесенных извне стимулов и позаимствованных методов; где-то в своих собственных традициях, в своем собственном духовном укладе должна она найти моральные силы для развития, которое необходимо, чтобы разрешить новые проблемы.