Я, Менгск

На этот раз рассмеялись оба горняка.

— Шуруй домой, парнишка, — сплюнул Баден. — Я не собираюсь сдаваться. По крайней мере, не мальцу, который еще даже бритву не пользовал.

— О, я думаю, вы сдадитесь, — сказал Арктур. — По правде говоря, я в этом уверен.

— С чего это?

— Потому что у меня есть танк. И если вы не сдадитесь, я разнесу это место к чертовой матери.

— Не смеши меня, — ощерился Баден. — Духу не хватит.

— А ты испытай меня, — сказал Арктур, выдерживая враждебный взгляд Бадена.

Арктур видел, как на висках шахтера выступили капельки пота. В глазах Бадена не было страха, но только осторожность, из-за невозможности вычислить молодого солдата, стоящего перед ним.

— Сейчас ты пытаешься вычислить, блефую ли я, — сказал Арктур. — Я могу заверить вас, что я не блефую. Я вообще никогда не блефую. Если в результате этих переговоров я не уйду с вашей капитуляцией, вы и все внутри ваших бараков погибнете в течение десяти минут. Я вам это гарантирую.

— А может нам проще завалить тебя сейчас? — окрысился Баден.

— Может. Но тогда мои люди убьют вас и все умрут в итоге, — ответил Арктур. — Итак, вы видите, что у вас есть только один выбор.

— Проклятые конфедераты, какого черта вы лезете к нам! Этот рудник наш, и мы не собираемся отдавать его вам! — услышав ультиматум Менгска, выкрикнул второй горняк.

Глаза Бадена скользнули на компаньона.

Арктур не обратил внимания на выкрики, зная, что Баден единственный, чье решение имеет вес на этих переговорах.

— Полегче, Бил. Я сам разберусь, — сказал Баден. Шахтер повернулся к Арктуру. — Дай мне двадцать минут поговорить с моими людьми.

— Конечно, — сказал Арктур. — Но если я не увижу, что вы сдаетесь после этого, тогда вы увидите мощь этого танка. И поверьте мне, вам это не придется по вкусу.

Баден кивнул, и делегация пошла обратно к горному комплексу, не говоря ни слова. Арктур проследил за ними, затем развернулся на пятках скафандра и двинулся вниз по дороге, где его ожидали солдаты и танк.

Когда Арктур достиг танка, он громыхнул кулаком в перчатке по его борту.

— Орудие наизготовку, скомандовал он.

— Лейтенант, вы блефовали? — спросила Ди де Санто.

— Нет, — сказал Арктур. — Как я сказал Бадену, я никогда не блефую. Я уже знаю, что он собирается сдаться.

— Вы уверены? — спросил Чак Хорнер. — Он выглядел, как упрямый осел.

— Что правда, то правда, — согласился Арктур. — Но он не глупец.

— Сэр? — удивилась де Санто.

— Он знает, что я взорву рудник и перебью всех, если он не сдастся, — объяснил Арктур.

Чак Хорнер подозрительно посмотрел на Арктура.

— Вы не шутите, так ведь?

— Нет, — ответил Арктур. — Не шучу. И Лемюэль Баден знает это.

* * *

Лазарет в лагере Юнона был местом стерильным во всех смыслах этого слова. Его сборные стены, облицованные керамической плиткой, сияли отраженным светом фонарей, закрепленных на опоясывающих крышу зеленых балках. Вся конструкция напоминала толстую трубу, разрезанную вдоль и брошенную на землю.

Секции с кроватями располагались по всему открытому пространству. В потолок были вмонтированы вентиляторы, чтобы разгонять застоявшийся воздух и резкий запах дезинфицирующих средств. Медики обходили кровати с ранеными, проверяя показания приборов и прописывая обезболивающие средства. Сюда, после выполнения боевых задач, избавившись от бронескафандров и облачившись гражданскую форму, шли десантники, чтобы навестить раненых товарищей. Надеясь, что последних не слишком накачали успокоительным.

Арктур ожидал, что в лазарете будет шумно, но внутри оказалось на удивление тихо. Лишь стоял негромкий шум от усердной работы специалистов, и жужжали приборы. Атмосфера сохранялась спокойной, благодаря тому, что большинство раненых солдат пребывали под действием мощных транквилизаторов, а те, кто был соцпером — практически поголовно. Многочисленные исследования доказали, что тяжелые травмы могут негативно сказаться на психо-нейронной программе, вживленной поверх настоящей памяти. И никто не гарантировал, что у солдат вдруг не восстановится их изначальная криминальная натура.

Наслышанный о шокирующих подробностях некоторых жестоких убийств, совершенные этими солдатами, до того, как им заложили в мозг нормальную модель поведения, Арктур был совершенно не против таких мер предосторожности.

Арктур увидел койко-капсулу капитана Эмилиан в одном модуле с тремя другими ранеными солдатами — двумя мужчинами и женщиной — и направился к ней.

Эмилиан улыбнулась, когда заметила Арктура. Секундой позже ее лицо исказила гримаса, когда девушка попыталась сесть. Ее таз и ноги были заключены в корсет из стали-серебрянки, и неуклюжая попытка изменить положение тела вызвала страшную боль. Опухоль на глазах и челюсти немного опала, и ее синяки приобрели очаровательный красноватый оттенок. С другой стороны лица, симметрично шраму, который Эмилиан получила на Чау-Сара, появилась ярко-красная линия от наложенного шва.

Каждый пациент в модуле был подключен к капельнице, и за их состоянием следила сложная система из каких-то квадратных аппаратов. Арктур осторожно пробрался к койке Эмилиан сквозь паутину проводов.