Кто мог быть заинтересован в её устранении? Может быть, Сарра?
Взволнованный случившимся, я вошёл в тронный зал. Верховный жрец уже дожидался меня у дверей и учтиво поклонился, как того требовал церемониал.
— В чём дело? — спросил я расстроенным тоном.
— Ты неправильно поступаешь, царь, — сказал он.
Я было вспылил и чуть не осыпал его упрёками, но он продолжал:
— Ты стремишься возродить Крит. Это прекрасная цель, но для её достижения ты избрал ложный путь.
Сперва я подумал, что с помощью своих соглядатаев он прознал о моём визите к Донтасу. Может быть, ему было даже известно, что я вместе с иудеем был у жреца Исиды. Но я тут же отбросил эти подозрения: наверняка я слишком преувеличивал роль Манолиса.
— Какой же путь, по-твоему, правильный?
— Тебе следует больше доверять чиновникам.
Я не смог удержаться от насмешливой улыбки и надменно ответил:
— После погребения брата я убедился, как мало можно им доверять. Каждый старается в первую очередь для собственной пользы и только потом думает о благе государства. Их отношение к просителям, которые попадают сначала к ним, зависит от настроения и запросов. Все невиновные, все, с кем обошлись несправедливо, все, кто до сих пор не получил платы за свою работу, ко мне уже не придут. А попадут ко мне лишь те, кто сумеет пробиться из-за продажности чиновников.
— И много таких посетителей ты выслушиваешь каждый день?
— Человек двадцать — тридцать, — ответил я.
— Это слишком много — так ты самое большее через полгода сойдёшь с ума. Я принимаю всего пять или шесть человек, но это не случайные посетители, а министры, чиновники, главные писцы, главные смотрители и прочие должностные лица. Каждый докладывает мне только о важнейших проблемах. Мне не сообщают каких-нибудь второстепенных вещей, ибо все они, прежде чем прийти ко мне, сперва решают насущные для меня вопросы со своими управляющими. Таким образом, царь, мне достаточно побеседовать за день всего с несколькими людьми, однако я узнаю то, что готовят для меня сотни.
— И потому получаешь отчёты лжецов и обманщиков, поскольку об истинном положении дел тебе никто не скажет. Ты никогда не узнаешь, как наказывают или убивают невиновных.
— Верно, благородный царь, — согласился Манолис. — Ты не видишь человека, несправедливо обиженного, не видишь того, кто живёт в нужде, ты не видишь крестьян и ремесленников, не видишь, что ест за обедом солдат. Ты, — верховный жрец распрямился и гордо посмотрел на меня, — это государство. Оно — твоя слава и твоё могущество. Оно — твоя цель и дело твоей чести. Если ты намерен отвечать этим требованиям, то не должен низводить себя до роли выслушивателя жалоб.
— Если я никогда не отгораживаюсь от забот и тревог критян, то уже исполняю часть своего долга, — строго ответил я.
— Некогда, — начал рассказывать Манолис, словно не слыша моего возражения, — жил один фараон. Он спросил своего архитектора, какой он должен воздвигнуть себе памятник, чтобы о нём говорили и после смерти. И вот, Минос, какой любопытный ответ дал ему зодчий. Он сказал, что славу сулит лишь нечто непреходящее. И дал такой совет фараону: «Выложи на земле квадрат из шести миллионов каменных глыб — это твой народ. Поверх его положи шестьдесят тысяч обтёсанных камней — это твои чиновники низшего ранга. Сверху помести шесть тысяч гладких камней — это твои высшие чиновники. Установи на них шестьдесят блоков, украшенных резьбой, — это твои ближайшие советники и полководцы. А на вершину водрузи один блок с золотым изображением солнца — это ты сам, фараон». Что толку, царь, — обратился ко мне Манолис, — если сегодня ты накормишь одного бедняка, а завтра накажешь одного вора? Это всё равно что крошечные капли, падающие на раскалённый камень: они живут доли секунды. Всё это мелочи. Твори крупные дела, благородный царь, — с пафосом воскликнул он, — ибо только они прославят тебя. Так считали ещё в Египте, на это опирается его власть над соседними государствами. Только так фараон собирает свою дань. Сильный всегда повелевает слабым. Если хочешь быть сильным, не ройся в земле, а обрати взор к небу. От тебя зависит: брать или давать, приобретать или терять...
— Не завидуй египетским пирамидам, достойный повелитель, — вмешался чиновник, подошедший к нам во время разговора, — после себя ты оставишь более грандиозные свершения, которые прославят тебя.
— Более грандиозные? — спросил я. — Какие же?
— Дороги и прекрасные города, море, кишащее критскими судами, и, — он смолк и вопросительно посмотрел на меня, словно мне самому надлежало дать ответ, — счастливый народ, благоденствующий под твоей властью.
— Но всё это нельзя сравнивать с величием пирамиды, — возразил я.
— Отнюдь, благородный царь. Свою гробницу фараон строил тридцать лет, в течение которых более ста тысяч человек трудилось по три месяца в году. Какую пользу принесло это деяние? Кому оно подарило здоровье или доставило радость? Никому. Напротив, от этой работы ежегодно гибли тысячи людей. Усыпальница Хеопса стоила жизни полумиллиону людей. А кто считал перенесённые страдания и пролитые слёзы, кто?