Я, Минос, царь Крита

   — Эти губки снова принесут нам счастье! — добавила одна из женщин.

   — Наши женщины и девушки прекрасно ныряют, а на глубине чувствуют себя словно рыбы, — заметил один рыбак.

   — Кто ты? — спросил я. Этот человек, приблизительно моего возраста, понравился мне.

   — Меня зовут Аранос, а это моя сестра Дурупи. Она самая лучшая ныряльщица.

Девушке было лет двадцать, и она была очень хороша собой.

   — Ты умеешь нырять? — недоверчиво спросил я, всем своим видом показывая, что она мне очень понравилась.

   — Пойдём с нами, Минос, — пригласила она. — Мы живём недалеко отсюда. — У неё были умоляющие глаза. — Брось в море кольцо. Если хочешь, я достану его с закрытыми глазами.

Солнце стояло ещё высоко, когда мы вышли в море. На вёслах сидел Аранос со своими родственниками. Рядом со мной стояла Дурупи, совершенно обнажённая.

Нагота девушки волновала и смущала меня. В Египте я часто видел обнажённых людей. Стенные росписи во дворце изображали нагих танцовщиц. Во время поездок мне всегда попадались целые семьи, трудившиеся голыми, чтобы сберечь одежду. А вот теперь тело рыбачки возбуждало меня...

   — Сколько семей будет трудиться на острове в летние месяцы? — обратился я к ней, чтобы отвлечься.

   — Мы думаем, для начала семей пять-шесть. Если считать, что в семье семь человек — вместе с детьми, которые непременно должны видеть жизнь и не предаваться бессмысленным мечтам, — сказала она, словно извиняясь, — то наберётся около сорока человек, которых мы смогли бы обеспечить водой и необходимыми вещами. А пропитание должно дать море.

   — У тебя есть муж?

В ответ она улыбнулась и пояснила, что работает на брата.

   — У тебя есть друг? — поправился я, испытывая при этом некоторую ревность.

Она попыталась уклониться от ответа, но я настаивал на своём:

   — Есть у тебя друг?

Она отрицательно покачала головой и повторила, что работает на брата.

   — Кто у вас ныряет за губками?

   — Обычно женщины и девушки.

Дурупи стояла на краю лодки и вглядывалась в морскую глубину, словно могла увидеть дно.

   — Ещё несколько гребков, и мы на месте, — сказал Аранос, протягивая сестре пеньковую верёвку.

Она обвязала её вокруг пояса и заткнула за неё бронзовый кинжал.

   — Чтобы срезать губки. Кроме того, кинжал облегчает погружение, служа дополнительным грузом, — пояснил брат.

   — На сколько ты можешь погрузиться? — поинтересовался я у девушки, стремясь скрыть волнение, всё больше охватывающее меня при виде её стройной фигуры.

   — На пять, а то и десять человеческих ростов. Обычно губки прячутся под водорослями и в определённых местах на скалах.

Аранос грёб теперь медленно, осматривая поверхность воды, а его сестра стояла рядом со мной, изготовившись к прыжку. Неожиданно спина её напружинилась, демонстрируя силу и гибкость; верёвка на бёдрах и засунутый за неё кинжал выглядели на Дурупи как украшения. Её дыхание сделалось глубоким, она мельком взглянула на меня и прыгнула в море.

То же происходило и на остальных лодках: обнажённые девушки и женщины ждали приказа последовать примеру Дурупи.

Мне показалось странным, что мужчины были одеты, а женщины — совершенно наги.

Мои мысли обратились к временам моей юности. Я вспомнил о Гайе. Я был ещё ребёнком и мало что знал о противоположном поле. Иногда она дарила мне тепло своего тела, стремясь приласкать меня, а я отчего-то противился. Но бывало, я сам искал её тело, целовал его и нежно прижимался лицом к её тёплой коже. Разве это не было моим первым серьёзным впечатлением? Может быть, я, не сознавая того, любил Гайю?

У неё были прекрасные зубы, тёмные глаза, длинные волосы и шелковистая кожа. Разве я хотя бы раз признался ей, что она мне очень нравится — как можно нравиться ребёнку? Может быть, я и в самом деле любил её?

Когда я вернулся к действительности, Дурупи, тяжело дыша, уже стояла передо мной. От холода морской воды её груди стояли торчком. Она горделиво поглядывала на меня, потому что вынырнула с полной сеткой собранных губок. Усевшись на край лодки, она опустила ноги в воду и, глядя на волны, постепенно восстанавливала дыхание, готовясь к очередному погружению.

Аранос грёб осмотрительно, рассчитывая каждый взмах веслом. Временами он поворачивал голову и улыбался сестре.

В душе у меня зашевелилась ревность. Нет ли между ним и Дурупи более близких отношений? Может быть, каждую ночь они проводят на одном ложе? А что, если он видит в сестре женщину, — нормально это или противоестественно?

Я обратил внимание на ту деловитость, с какой Аранос принимал у Дурупи сетку, словно его интересовало одно — хорошие ли губки она собрала.

«Он спит с ней, но не любит её», — мелькнуло у меня в голове.

Дурупи не раз ещё прыгала в море и всегда возвращалась с битком набитой сеткой.

После небольшой передышки рыбаки снова вышли в море, но я всё ещё не мог разобраться, почему нырять за губками и раковинами приходится именно женщинам. Неужели сидеть на вёслах труднее, чем погружаться в море?

«Погружаться труднее», — подсказывал мне внутренний голос.