«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

Еще один дядя Гулика — мы его звали Котик — жил прямо напротив нас на Ленинградской улице. Она совсем короткая: тринадцать домов. В пятом доме находилась квартира Кулиджановых. Лева, ставший через годы знаменитым кинорежиссером, был старше других ребят лет на пять. В 1937 году за его мамой ночью пришли. Гулял слух, что при аресте она отстреливалась. Лева таинственно отмалчивался.

Непосредственными нашими соседями были Ви-берги. До революции семье генерал-аншефа Сергея Александровича Виберга принадлежал весь третий этаж в большом четырехэтажном доме из красного кирпича. Генерала с женой Ольгой Никаноровной и двумя детьми, Димой и Лилей, «уплотнили» — они остались в двух комнатах. Здание в начале прошлого века было одним из самых значительных в Тбилиси. Мы туда переехали, когда мне исполнилось четыре года. Мама получила четырнадцатиметровую комнату.

В коммуналке оказались три семьи. Давайте я вам нарисую, чтобы было понятней. Вот так жили мы. Тут окно. В этом месте узкий коридор и выход на лестницу. Мама добилась разрешения поставить умывальник, и через лестницу провели трубу. А уборной у нас не было. Надо было ходить во двор. Либо — вот здесь была кухня — спускаться вниз и заходить сюда. (Обозначает стрелкой маршрут.) Одна дверь в нашей комнате была закрыта и задрапирована обоями.

— А рядом что за дверь?

— Тут жила сестра Ольги Никаноровны — Александра Никаноровна со взрослой дочкой Ириной По-бедимовой. Я брал у нее уроки английского.

— Когда решили поступать в Институт востоковедения?

— Нет, маленьким. Лет в семь-восемь. А в пятилетием возрасте мне нравилось кататься по комнатам Вибергов на трехколесном велосипеде.

В 1937 году всех Вибергов репрессировали. Сергей Александрович (он до ареста работал землемером) погиб. Ольга Никаноровна выжила. Освободили и Диму с Лилей, но они остались в Сибири. Мы долго поддерживали с ними связь. Сын Димы, знаю, закончил Академию Внешторга. Жаль, впоследствии следы затерялись.

Вместо Вибергов заселилась семья Кварцхавы. Жена — Александра Федоровна была русская, а муж, Соломон Николаевич, грузин. У них чудесная дочка Натэлла, которая, став взрослой, очень опекала мою маму. Родителей Натэллы уже не было в живых, и она, выйдя замуж, оставалась для моей мамы близким человеком. Когда мама умерла, я пошел к своему однокласснику Армазу Пайчадзе. Он руководил райкомом партии. Говорю: «Что хочешь делай, но отдай мамину комнату семье Натэллы». Армаз выполнил мою просьбу, и я сорвал обои, скрывавшие дверь в квартиру Кварцхавы.

— В Грузии, как в мало каком другом месте на земле, такая харизма, что, побывав там, человек попадает в плен ее чар едва ли не навсегда. Вы тоскуете по Тбилиси? Или прошло?

— Уже не тоскую. Но когда приехал в Москву, долго испытывал такое состояние, будто я в командировке. Звонил домой почти каждый день. Тогда до Тбилиси нужно было добираться поездом четверо суток. Если мне вдруг выпадали свободные десять дней, то обязательно ехал в Тбилиси. Четыре дня в один конец, четыре — в другой, но зато два дня в Тбилиси.

Это особый город. Очень интернациональный, со своим изумительным колоритом, привычками, своими словечками. Я еще застал время, когда по улицам разъезжали фаэтоны, прохаживались кинто. Это опять же особая категория людей, которых можно было увидеть лишь в Тбилиси. Кинто — деклассированный элемент, если хотите, денациональный. По происхождению, как правило, армяне, но родной их язык — грузинский. Еще в кинто, бесспорно, было что-то персидское. Пели песни они и по-азербайджански. По-русски говорили: «моя», «твоя»… Кинто были завзятыми кутилами, острословами. Если где-то справлялась свадьба, они обязательно появлялись, танцевали и на счастье кидали на стол живую рыбу — цоцхали. За это хозяева и гости собирали им деньги. Когда кинто гуляет, он сидит в одном фаэтоне, а в другом его шапку везут. (Смеется.)

Раньше магнетизм Тбилиси чувствовали на себе все приезжавшие в город. Одна из Дартмутских встреч в середине семидесятых проходила в Грузии. Возглавлявший американскую группу Дэвид Рокфеллер охотно откликнулся на мое предложение поужинать в грузинской семье. Большой компанией, состоящей из представителей политического истеблишмента США, отправились в гости к тете моей жены — профессору консерватории Надежде Васильевне Харадзе. Не буду в деталях описывать чудесный вечер. Гости разошлись под утро. Они были заворожены прекрасным застольем, остроумными тостами, дивными грузинскими песнями, размахом радушия. Рокфеллер настолько расчувствовался, что еще долго на Дартмутских встречах передавал поклоны Надежде Васильевне.