Я написал книгу

Тот посмотрел на меня, как на больного на всю голову и, все также подрагивая хвостом, ушел под сарай, где у соседских котов был клуб по интересам. А я действительно был болен на голову. Горло мое опухло до размера яйца слона, то есть, конечно же, до размера самого слона.

Разных ног я навидался в своей жизни, некоторые вообще с натяжкой можно было назвать ногами. Просто копыта какие-то. О них я хотел написать во второй свое книге. Сейчас даже и не вспомню, написал, либо нет, сколько лет прошло!

***

Вторую книгу я создал уже быстрее, нежели «Прощание с Днем Сурка», хотя по объему она получилась едва ли не в полтора раза больше. А по-другому никак, ведь именно в ней я обратился к Жюлю Верну, точнее, к «20 тысячам лье под водой». В детстве именно этот роман и снятая у нас в стране фильма произвели на меня довольно сильное впечатление. Я отчего-то увлекся морем, а Константин Бадигин своим «Путем на Грумант» это увлечение только подбодрил. Только тогда море было другим, детским и радостным, потому что от него не зависела моя зарплата. Теперь, конечно, все по-другому, по-взрослому. Теперь я иностранные рубли пересчитываю, глядя в безбрежную даль волн. Хотя и Верна, и Бадигина перечитываю с тем же трепетом. Осталась романтика? Вряд ли. Осталось детство.

Быть может, объем моей второй книги «Ин винас веритас» напрямую зависел от продолжительности моего очередного контракта. Тогда для меня произошел рекордный заплыв. Еще, не будучи старшим механиком, рассчитывать приходилось на полугодовой срок работы, но парни-клерки из большой судоходной компании «Марло Навигейшн» посчитали по своему, и я отбарабанил на судне семь с половиной месяцев. Для моей незакаленной психики это было долго, даже – очень долго. Я мог мутировать, но до этого, к моей превеликой радости, дело не дошло. Как ни странно, именно каждодневное творчество помогло.

Капитан Немо – это гук, как говорили американцы. Для меня он был несколько чурочкой, а по большому счету – просто чуркой. Те, кто населяют большую страну Индию, другими быть не могут. У меня был опыт знакомства с этой державой, и всегда меня не покидало чувство большого подвоха, чем чаще мне приходилось контактировать с местным населением.

Все, куда добрались эти самые соплеменники Немо, оказывалось через некоторое время изрядно подпорченным, если не сказать больше – загаженным. Это, конечно, можно не замечать, проходя мимо, но в этом невозможно жить. По крайней мере, жить европейцам с белым цветом кожи и синими глазами.

Вся величавая и непостижимая древность, передающая с того света всем нам приветы посредством грандиозных и, безусловно, неповторимых памятников, к нынешним насельникам с индийским интерфейсом, вполне возможно, что не имеет никакого отношения.

Хотелось это дело исследовать, хотелось предположить, что все свастики пришли к нам не оттуда, а были одномоментно и там, и здесь, ибо не было гуков, были «рэддины», как когда-то называли пращуров жители Мальдивских островов, маленькие чрезвычайно озабоченные религией индусы. Тур Хейердал только посмеялся, когда чумазые, как сволочи, мальдивцы поминали своих предков с красными волосами и красными бородами, высотой под два метра, синими глазами и красно-бронзовой от загара кожей. Посмеялся, но возражать не стал.

Пусть их. Они по примеру более развитых членов ООН тоже рьяно переписывают свою историю, начав, как водится, с уничтожения всех древностей и всякой о них памяти. Мутировали белые в черных, вот и все. Как и я на своем длительном контракте чуть не мутировал. Только в моем случае видом мутации имелась в виду всего лишь смерть от невозможности приспособиться к окружающему тебя человекообразному обществу. Делов-то!

Жюль Верн, конечно, обиделся бы на меня, потому что я придал его герою совсем неевропейский национальный колорит. Но мне капитан Немо представился именно таким, не хотелось мылить всех людей одним мылом. Я же сам – тоже всего лишь часть моей нации, моего народа, пусть он и не считается в россиянии, как самобытная общность. Чурки с гор – считаются, мы – нет. Но меня это особо не волновало, черты моего характера присущи прочим ливвикам. А то, что нас осталось мало – процесс объективный, с этим ничего не поделаешь.

Мысль про объективный процесс натолкнула меня на другую: если что-то происходит, то это всегда кому-то выгодно. Мой опыт жизни в Корнуолле, работа на верфи, круг общения, в который ирландцы, шотландцы, валлийцы и даже один англичанин приняли меня без скидок на пресловутый языковой барьер, подсказывал мне, что все на самом деле должно быть просто.

Мы могли прекрасно общаться, несмотря на уровень, так сказать, образованности, смеялись над одними шутками, негодовали над одними «политическими мерами», да и вообще – никакой тебе напряженности в отношениях. По-другому дело бы обстояло, попытайся я общаться с какими-нибудь чученами, азери-баджанцами, индусами и прочими арабами.