Я назову твоим именем сына (СИ)

— Да, — просто ответила, и ещё раз напомнила, — что ты хотел, Максимилиан?

— Это! — косноязыко продолжил он, — букет на подоконнике стоял! Знак это? Мне?

— Ах, вот ты о чём! Максимилиан, это была всего лишь шутка! Неужели, ты этого не понял?

— Ты сказала это так серьёзно, мёртвый и то бы понял, так как я.

— Извини, Максимилиан, если ввела тебя в заблуждение! Я не нарочно! Извини! А сейчас мне надо идти!

— К нему? — он мотнул головой в сторону тёмного, задумчиво шуршащего листвой и хвоёй, леса.

Она кивнула:

— Да! — он торопливо пошла, остановилась, обернулась на сиротливо стоявшего Максимилиана, — извини! Иди к Милае, она, наверное, ждёт тебя!

— Ты чё любишь его?

Она остановилась, хотела топнуть ногой в сердцах: «Не лезь не в своё дело!», но передумала. Помолчала, и тихо произнесла:

— Да! Очень! — она стремительно повернулась и пошла прочь от Максимилиана, почти побежала.

«Очень! Очень! Очень!» — он будто почувствовал, хлёсткие удары слов по щекам: «Очень! Очень! Очень!» «Вот и всё? — задал он себе тупой вопрос, как ему показалось. И сам ответил, — теперь всё! Всё ясно и понятно! Яснее и понятнее не бывает!» Он подошёл к сосне, привалился к ней спиной: «Всё! Всё! Всё!» — нашёптывали ему шорохи леса, — «Очень! Очень! Очень!» — скрипела, раскачиваясь, надломленная ветка сосны. Сколько времени он простоял под сосной — он не зал. «Иди к Милае, она, наверное, ждёт тебя!» прозвучал у него в голове её голос так явственно, что он вздрогнул, с усилием, оторвал себя от ствола крепкого сильного дерева и пошёл. Поднялся на крыльцо Милкиного корпуса, толкнулся в тёмную дверь — закрыто. Громко и требовательно постучал. Послышалось шлёпанье босых ног, сонный голос спросил:

— Кто?

— Милка, это я! Максимилиан! Открой!

Милка приоткрыла дверь — сонные глаза, огненное пламя на голове. «Краску для волос не забыть, ей купить! — мелькнуло у него в голове.

— Чё пустишь?

Милка пожала плечами, зевнула, стыдливо прикрывая рот, распахнула широко дверь:

— Заходи, только головой не запнись!

Он привычно пригнулся, чтобы не долбануться о притолоку, зашёл, сел на смятую постель, уставился в моргающий зелёный глазок Милкиного телефона.

Она села рядом, помолчала, потом не выдержала:

— Ты что пришёл, Максимилиан?

— Любит она его! Очень! Сама сказала, — он не мог отвести взгляда от моргающей зелёной точки, взял телефон в руки, повертел его, положил обратно.

Она, молча, наблюдала за его действиями. Он посидел ещё немного, помолчал, вздохнул, поднялся, и пошёл к выходу.

— Неужели ты сомневался? — пламя на её голове негодующе заколыхалось, — всё и так понятно! А, он? Любит ли её он? Этого никто не знает! Мы с тобой будем продолжать изображать безумно влюблённых? Или ты сдулся?

Он взялся за дверную ручку, повернулся к Милке вполоборота, буркнул:

— Че? Зачем? Бессмысленно! Считай, что я сдулся!

— А он её, может и не любит, так просто, от скуки с ней валандается.

Он не ответил, пригнулся, нырнул в темноту летней ночи, закрыл за собой дверь. Она выскочила за ним, прошипела:

— Максимилиан, вернись на секундочку!

Он неохотно вернулся в комнату:

— Чё тебе?

— Ради меня, Максимилиан, можешь продолжить нашу игру? Марго тебе сказала, что любит Макса, а он ничего не говорил о «безумной» — она выделила саркастическим голосом это слово, — о «безумной» любви к ней. Продолжим? — уже жалобным голосом продолжила она.

Он пожал плечами:

— Как хочешь! Можно! Если перекрасишь волосы!

— Где я тебе краску возьму! — зло выкрикнула она ему в лицо.

— Будет тебе краска. Куплю в выходные и сам тебя перекрашу.

— Ладно, — согласилась она, — значит, продолжаем?

— Давай! — ответил он неохотно, на него вдруг, накатилась, сумасшедшая усталость, хотелось упасть и заснуть мёртвым сном.

***

Максим уже поджидал Риту на условленном месте. Неподалеку от её корпуса, если пройти чуть глубже в лес, стоит неприметная скамейка, скрытая разросшимся кустарником от посторонних глаз.

— Марго! Наконец-то появилась! — он поднялся навстречу, обнял её неистово, горячечно, — моя сладость! — шептал он, — моя слабость! Крошка моя! Моя девочка!

Он покрывал её поцелуями так жарко, так горячо, пылко и страстно, что у неё закружилась голова, подкосились ноги.

— Давай сядем, — прошептала она, его страсть жаркой волной передавалась ей, захлёстывала, сводила с ума.

Свет бледно — жёлтого месяца мягко золотил её каштановые волосы, распущенные по плечам, заглядывал ей в глаза, подчёркивал бархатистость и белизну её лица.

— Ты такая… — он погладил её по правой щеке, опустился на шею и замер.

— Какая? — прошептала она, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Сладкая! Моя сладкая! — нашёл он правильные слова и жадно припал к её губам, точно хотел навсегда запомнить вкус её губ. — Пойдём, погуляем? — прерывающимся голосом, от переполняющей его страсти, прошептал он, поднялся и потянул её за собой.

Он обнял её за талию, она прижалась к нему, вздрагивая или от переполнявших её чувств или от вечерней прохлады — она не знала. Он увлёк её в глубину леса, достал из пакета, прихваченного с собой, покрывало, расстелил на траву, сел и потянул её за руки:

— Иди ко мне, крошка!