Ответственный за выпуск секретарь уже читал заметку, поэтому сразу же ответил:
— Возможно, это быстрая и решительная реакция на вашу критику, когда во время съезда вы приходили на секционное заседание.
Руководитель швырнул газету на стол:
— Что за чушь, я просто решил высказаться на конкретном примере, но взять и уволить сразу столько людей — это уже перебор.
— Может, мне позвонить, чтобы они всех вернули на свои места? — спросил секретарь.
Руководитель, подумав, махнул рукой:
— Это будет очередной перебор.
Он вздохнул и добавил:
— Проще всего — делать оргвыводы, но почему все так любят идти кратчайшим путем? Почему бы сперва не подумать, а потом предпринимать серьезные шаги? Почему бы не принять более осмысленное решение?
Он остановился и снова продолжил:
— Знай я раньше, чем все это кончится, вообще бы не пошел к ним на секцию. Ты ведь в курсе, что в тот день у меня на четыре часа была запланирована встреча с иностранным гостем, но у того по дороге заболел живот, и он экстренно отправился в больницу, из-за чего в моем расписании образовалось окно. а случай с той женщиной я привел просто так, для примера.
Он стал расхаживать по комнате. Сделав несколько проходок, он остановился и произнес:
— Ох уж этот Чу Цинлянь, до чего додумался.
Больше он ничего не сказал, а уселся за рабочий стол и приступил к просмотру других документов.
Губернатора упомянутой провинции Чу Цинляня в ближайшее время должны были перевести в другую провинцию на пост секретаря провинциального комитета партии, но спустя месяц в той провинции появился партсекретарь из собственных кадров. в результате Чу Цинлянь остался на месте губернатора провинции, к которой относилась Ли Сюэлянь. Спустя три года он стал председателем провинциального народного политического консультативного совета, а еще через пять лет вышел на пенсию.
Вторая часть
Предисловие
Двадцать лет спустя
Ван Гундао стучался к Ли Сюэлянь. Прошла уже четверть часа, однако к воротам никто не подходил. Ван Гундао, продолжая стучать, прокричал:
— Сестрица, это Ван Гундао.
Никто не отзывался.
— Сестрица, открывай, я же вижу, что у тебя горит свет.
Снова молчание.
— Уже стемнело совсем, а я еще не ел. Я тебе окорок привез, надо бы его приготовить поскорей.
По-прежнему тишина.
На следующий день спозаранку, когда Ли Сюэлянь открыла наконец ворота, Ван Гундао стоял на прежнем месте. Рядом с ним было несколько человек из уездного суда. Ли Сюэлянь испуганно спросила:
— Вы что, тут всю ночь простояли?
Ван Гундао жалостливо показал на голову:
— А то. Видишь, даже инеем покрылся.
Ли Сюэлянь глянула не него, но никакого инея не обнаружила. Ван Гундао громко выдохнув, засмеялся:
— Нашла дурака. Вчера, когда я приходил, ты притворилась, что не слышишь, я и ушел ни с чем. а сегодня встал пораньше, чтобы уж наверняка тебя выловить.
Ли Сюэлянь ничего не оставалось, как впустить к себе визитеров. Двадцать лет назад Ван Гундао был еще совсем мальчишкой, а сейчас стал располневшим мужчиной средних лет. Между тем за прошедшие двадцать лет Ван Гундао так и не обзавелся никакой растительностью на бровях. Да и бороды или усов у него тоже не было, вместо них все лицо покрывали прыщи. Спустя двадцать лет кожа белолицего паренька Ван Гундао обветрилась и загрубела. Но изменился не только Ван Гундао. Ли Сюэлянь, которой двадцать лет назад было двадцать девять лет, сейчас уже стукнуло сорок девять. Ее прежде абсолютно черные волосы наполовину поседели. Когда-то Ли Сюэлянь считалась красавицей, все было при ней: и грудь, и талия, а через двадцать лет фигура ее расплылась, не говоря уже о появившихся морщинах. Когда Ван Гундао и Ли Сюэлянь уселись во дворике, Ван Гундао завел разговор:
— Сестрица, в этот раз я пришел к тебе безо всякого дела, просто узнать, все ли у тебя в порядке.
Сопровождающие Ван Гундао положили на стоящий под финиковой пальмой каменный столик окорок.
— Ну, раз только за этим, — отозвалась Ли Сюэлянь, — то можете уходить, у меня все хорошо. и окорок свой забирайте, я теперь буддистка, так что мяса не ем.
С этими словами она поднялась с места и взялась за метлу, собираясь подметать. Ван Гундао подскочил со своей скамеечки и, уворачиваясь от метлы, попытался выхватить ее из рук Ли Сюэлянь. Отобрав метлу, Ван Гундао стал подметать сам, продолжая разговор:
— Сестрица, пусть у тебя все в порядке, но ведь мы же родственники, что ж я не могу к тебе в гости прийти?
— Что ты все заладил: «сестрица» да «сестрица». Ты — председатель суда, и я знаю, к чему ты клонишь.
Ван Гундао оперся на метлу:
— Нам все-таки нужно поговорить. Что было, то прошло. Ведь Ма Далянь из деревни Мацзячжуан приходится мне двоюродным дядькой, так?
— Это не ко мне вопрос, а к твоей матери.
— Младшая сестра жены Ма Даляня перебралась в Хуцзявань, выйдя замуж за одного из Ху. а одна из двоюродных сестер твоей тетки вышла замуж за двоюродного племянника из семьи мужа младшей сестры жены Ма Даляня. Так что выходит, мы с тобою не такие уж и дальние родственники.