Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Повторно напрашивается вопрос, действительно ли он верил в эту выгодную для Советов конструкцию? Или же лишь ставил себе задачу любой ценой настроить американскую публику против национал-социализма? Во всяком случае, соответствующие разделы его доклада поддерживали именно тот имидж Советского Союза, в котором власти СССР были тогда больше всего заинтересованы. На этом фоне диффузия и расплывчатость терминов «социализм – большевизм – фашизм», равно как и слегка пренебрежительный отзыв о советской экономике, смотрелись второстепенными «погрешностями». В Москве оценили доклад Томаса Манна. В начале следующего года отрывки из него были напечатаны в «Интернациональной литературе».

Писатель возвращался в Европу со смешанными чувствами. Обстановка в мире угнетала его, итоги американского турне вселяли надежду. 7 июля 1938 года он прибыл в Цюрих. До запланированного переезда в Соединенные Штаты оставалось немногим более двух месяцев.

14 сентября 1938 года закончился первый «швейцарский» период его жизни. Чета Маннов покинула Цюрих и отправилась на постоянное жительство за океан. По пути они сделали остановку в Париже, где Томас Манн вместе с братом Генрихом и дочерью Эрикой принял участие в конференции немецких эмигрантов. 16 сентября в отеле «Скриб» представители различных эмигрантских кругов обсуждали общую стратегию сопротивления нацистскому режиму. В качестве пожертвования в фонд конференции поступила крупная сумма денег, которые требовалось рационально распределить. Непримиримые раздоры между коммунистами и социал-демократами привели к фактическому провалу мероприятия. Томас Манн впервые был непосредственным свидетелем тактики немецких коммунистов, не готовых к компромиссам и уступкам. Без особого энтузиазма он подписал общее воззвание и покинул отель «Скриб» глубоко раздосадованным[130].

29 сентября Томас Манн и его жена въехали в свое новое жилище в Принстоне, штат Нью-Джерси. На следующий день было подписано Мюнхенское соглашение об урегулировании Судетского вопроса. Великобритания и Франция выдали Чехословакию Третьему рейху, и 1 октября Вермахт занял Судетскую область. Советский Союз жестко критиковал такое положение дел. Так, автор передовицы «Известий» писал о ненасытных фашистских каннибалах, перед которыми Англия и Франция трусливо капитулировали. За ними, как говорилось в статье, последуют новые жертвы. Одновременно подчеркивалась миролюбивая политика СССР.

Томас Манн реагировал на происшедшее статьей «Этот мир», тенденция которой в основном совпадала с линией Советского Союза. Он уже раньше предостерегал «буржуазный мир» от симпатий к гитлеровскому режиму, порожденных страхом перед коммунизмом. Конкретно о Судетском кризисе он написал в дневнике: «Это непостижимая прострация мозгов. Войны не хотят – ее бы и не было, если бы Гитлеру противодействовали. Он не смог бы воевать – это было бы его концом. Значит, любой ценой хотят избежать его конца. Почему? Потому что боятся большевизма»[131].

В статье «Этот мир» Томас Манн открыто ставил к позорному столбу европейские демократии и прежде всего правящую элиту Великобритании. О мотивах ее поведения в Судетском кризисе он писал:

Сильнее всякого degout к хамскому и бандитскому духу национал-социализма, к его моральной низине, к его разрушающему культуру воздействию у капиталистических демократий Запада был кошмар большевизма, страх перед социализмом и перед Россией: он вызвал добровольную капитуляцию демократии как интеллектуально-политической позиции, признание гитлеровского разделения мира надвое, на или-или между фашизмом и коммунизмом и стремление консервативной Европы искать защиту за «бастионом» фашизма.

Мир, по мнению Томаса Манна, был бы сохранен в случае сотрудничества западных демократий с Советским Союзом для защиты Чехословакии. Но демократии этого не захотели[132]. Такая установка писателя всецело соответствовала имиджевой линии, проводимой советскими властями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное