Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Советский павильон производит прекрасное впечатление. Я считаю его одним из самых красивых зданий на выставке. Экспонаты, выставленные в павильоне, создали у меня полное впечатление о том, что такое сегодняшняя Россия. Меня особенно заинтересовал отдел печати, науки и литературы. Я всегда любил и восхищался [sic!] русской литературой. В годы юности на меня огромное впечатление произвели произведения классиков русской литературы: Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого и Достоевского. Я отмечаю с большим удовлетворением, что советское правительство с большой любовью переиздает произведения русских классиков огромными тиражами. Я весьма рад и польщен тем, что вижу здесь и мои работы, прекрасно изданные в СССР[140].

Время от времени Томас Манн оправдывал надежды, которые на него возлагали Советы. Его впечатления, переданные здесь бесцветным канцелярским языком, были исключительно ценны для имиджа Советского Союза. Знаменитый «буржуазный» писатель транслировал мысль, что большевицкое государство – в противоположность устоявшемуся в Америке стереотипу – не враждебно культуре. Около десяти дней назад он фактически заявил, что немецкая культура пала жертвой национал-социализма, который угрожает и самим основам западной цивилизации. Выдержки из его речи на писательском конгрессе были опубликованы 19 июня в московской «Литературной газете».

28 июня Тимофей Рокотов писал Генриху Манну: «Мы давно не имели от Вас никаких известий. Мы знаем о Вашей поездке в США и с большим удовлетворением читали отчет о Вашем мужественном выступлении в защиту мира и демократии»[141]. По всей видимости, имела место ошибка в передаче данных, так как Генрих Манн не был в Америке в 1939 году. Комплимент заместителя редактора «Интернациональной литературы» мог относиться только к Томасу Манну. Досадное недоразумение было скоро замечено и устранено: в черновике письма Рокотова предложение о поездке в США вычеркнуто.

Следующая речь Томаса Манна неожиданно вызвала конфликт в рядах его коммунистических кураторов. Он выступил с ней 29 мая 1939 года в колледже Хобарта в городе Женева, штат Нью-Йорк. Коммунизм и его производные он толковал в том же русле, что и в своих недавних публицистических работах, прежде всего в докладе «О грядущей победе демократии». Соответственно, он снова призывал «буржуазный мир» не искать в национал-социализме защиту от большевизма. Оба этих строя, по его словам, – только враждующие братья. Затем писатель непосредственно цитировал из своего доклада: немецкий брат в общем всему научился у другого брата, но только не «моральному аспекту». Понятие социализма Томас Манн, как обычно, наполнял далеким от его теории и практики, идеализированным содержанием[142].

Обзор этой – в сущности, типичной – речи Томаса Манна появился в газете «Нью-Йорк тайме» и привлек к себе внимание верных, но недостаточно гибких коммунистических деятелей. Они не постигли хитросплетений манновской «диалектики» и, не посоветовавшись с высшим начальством, атаковали писателя. Агентство новостей Коминтерна в Цюрихе «Рунаг» распространило о нем крайне негативный комментарий. Соответствующее отношение было высказано и в социал-демократическом журнале «Нойер форвертс», с главным редактором которого Фридрихом Штампфером Томас Манн был знаком лично. Инвективу агентства «Рунаг» писатель отметил в дневнике 1 июля 1939 года. В ситуацию срочно вмешался Вальтер Ульбрихт, ответственный функционер германской компартии (КПГ), лучше разбиравшийся в приоритетах политики, нежели его не по чину ревностные товарищи. 2 июля он писал генеральному секретарю Коминтерна Георгию Димитрову:

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное