Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Когда вскоре выяснилось, что статья фон Моло перепечатывается и ходит по рукам, Томас Манн отреагировал открытым письмом ее автору. Оно было вежливой, но решительной отповедью всем тем, кто жаждал срочно вызвать писателя на родину в качестве целителя и психотерапевта. По звонку собрать чемоданы и распрощаться с Америкой он не намеревался, что, однако, не означало полный разрыв с побежденной Германией. «Когда я там окажусь, – писал он фон Моло, – мне кажется, что страх и отчуждение, эти результаты всего лишь двенадцати лет, не устоят против той притягательной силы, на стороне которой более долгие, тысячелетние воспоминания»[211].

Открытое письмо Вальтеру фон Моло Томас Манн 17 сентября 1945 года отправил в Отдел военной информации и нью-йоркский еженедельник «Ауфбау». Почти одновременно он получил свежую статью из газеты «Мюнхенер Цайтунг». Ее автор Франк Тис в язвительной форме ставил ему в упрек его эмигрантское благополучие[212]. Статьи и письма схожего содержания не заставили долго себя ждать[213]. В западных оккупационных зонах борьба за Томаса Манна вылилась в острую полемику вокруг его статуса эмигранта.

Бехер, искушенный в работе со знаменитостями, сделал следующий ход. Уже в июне 1945 он вернулся в Берлин, где занял пост президента «Союза культуры за демократическое обновление Германии». 8 ноября в письме Генриху Манну он анонсировал переиздание романа «Верноподданный» и публикацию нескольких глав из книги «Обзор века».

Но это, – писал далее Бехер, – для нас только слабое утешение. Главным было, чтобы Вы, дорогой, уважаемый господин Генрих Манн, появились лично. Вы нужны нам. Немецкий народ нуждается в Вас. Пусть малоутешительный обмен письмами между Моло, Франком Тисом и Вашим братом не помешает Вам вернуться в Германию. Манера, в которой г-н Моло и г-н Тис обращались к Вашему брату, мне, мягко говоря, не показалась удачной, но дело так повернулось, что я уже не хотел вмешиваться, хотя изначально собирался это сделать. Из-за этих же щекотливых обстоятельств нам стало невозможно обратиться к Вам публично. Поэтому я пишу Вам приватно и от имени всех наших друзей прошу Вас: приезжайте, Вас здесь ждут[214].

Ход Бехера был, как всегда, профессиональным. В отличие от Вальтера фон Моло, который призывал Томаса Манна вернуться на родину и стать ее целителем, Бехер не возлагал на Генриха Манна заранее каких-либо функций и обязательств. Краткая и почетная формулировка «немецкий народ нуждается в Вас» красноречиво говорила сама за себя. Одновременно в письме Бехера содержался и косвенный сигнал другому брату, бывшему для Советского Союза гораздо более важной фигурой, чем Генрих Манн.

Томас Манн не ревновал брата к немецкому народу, «…для меня, – писал он в частном письме в начале февраля 1946 года, – было истинным облегчением, когда до него наконец-то дошел зов из Германии, конечно, из русской зоны: Бехер написал ему и доложил, что все его ждут. Да, время пришло. Он вряд ли поедет; его, Бог весть, не осудят за это. Но послать за ним было порядочно»[215].

К концу 1945 года Советский Союз напомнил о себе самым любезным образом. В «Интернациональной литературе» по случаю юбилея Томаса Манна появилась большая статья Дьёрдя Лукача. «Социологический и психологический анализ моей жизни, очень позитивно, – комментировал писатель, явно тронутый таким вниманием, – ничуть не только в историческом ключе, с указанием на важность для будущего Германии <…>. Удивительная работа, из которой, видимо, по советским причинам, исключен “Иосиф”. И все-таки это, пожалуй, самое значительное, что было обо мне написано. Почти потрясающе»[216]. В этом комментарии Томас Манн употребил прилагательное «советский», что делал крайне редко. Очевидно, что он имел в виду государственный атеизм в СССР, из-за которого, как он полагал, его роман на библейский сюжет не был упомянут в работе Лукача. 7 декабря, через неделю после прочтения статьи о себе, он выступал с лекцией о Достоевском в университете Лос-Анджелеса. На ней присутствовали представители генерального консульства СССР, что Томас Манн не преминул отметить[217].

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное