Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Конфликт не ускользнул от внимания кураторов Томаса Манна по обе стороны Атлантики. К его советскому личному делу было подшито сообщение ТАСС с датой 9 ноября 1952, грифом «секретно» и ссылкой на некое интервью. Отвечая на вопрос, Томас Манн заявил, сообщало ТАСС, что «хотя его книги издаются там [в ГДР. – А. Б.] и без согласования с ним, однако он получает доход с изданий в законном порядке». Кроме того, он заявил, «что его произведения, помимо стран немецкого языка, пользуются якобы [так в оригинале. – А. Б] особым признанием в США»[370]. Государственный департамент в Вашингтоне тоже следил за ходом конфликта. В его архиве сохранился подробный экспертный отчет юрисконсульта фишеровского издательства и прочие документы, проливающие свет на издание книг Томаса Манна в ГДР[371].

12 ноября 1952 года, через три дня после выхода цитированного сообщения ТАСС, Бехер писал в частном письме: «Генрих Манн, равно как и Арнольд Цвейг (и отчасти Томас Манн), совершили грандиозный путь и стали, если можно так выразиться, нашими. Но и мы прошли свой путь – прежде всего в том, что касается наших методов интеллектуальной полемики и убеждения»[372].

<p>1952–1955</p><p>«Приверженность Западу» – и Сталинская премия</p>

Я понимаю так: если добиваться мира, то мира, который противоположен насилию, а не войне только. Настоящая разрядка – не в том только, что не стреляют пушки, а в том, что сердца не озлоблены и горло не сжато ни у кого. Настоящая разрядка только тогда будет иметь место, когда нигде в мире не будет насилия, особенно массового.

А. Солженицын. Пресс-конференция о сборнике «Из-под глыб», 16 ноября 19741

Томас Манн представил свое возвращение в Европу как очередной продолжительный вояж; о том, что он в действительности собирался остаться там навсегда, сначала не говорилось. В неведении газеты гадали о его планах на будущее. Один факт был, во всяком случае, налицо: он уехал из Соединенных Штатов, бывших тогда оплотом антикоммунизма. Высокое начальство в Москве, наверное, предпочло бы, чтобы он по-прежнему жил за океаном, но факт свершился, и теперь следовало извлечь из него максимально возможную пользу.

18 ноября 1952 года Томас Манн открыл секрет. На пресс-конференции в Вене он объявил, что намеревается провести остаток жизни в Старом Свете. Волнение вызвал (иначе и быть не могло) его ответ на вопрос, какой системе – «восточной» или «западной» – он отдает предпочтение. По смыслу он повторил то, что в августе говорил на эту тему корреспонденту газеты «Штадер тагесблатт»: «…интеллектуал не может сказать безоговорочное “да” [373] Востоку или Западу»[374]. В Вене он высказал эту точку зрения уже не в интервью провинциальной газете, а на большой международной пресс-конференции. По его словам, ответить на вопрос, какая демократия лучше – «народная» или демократия западного типа, он так просто и однозначно не может, ибо это материал на целую книгу, а то и на две.

Ответ Томаса Манна, как часто в подобных случаях, был уклончивым – а в сущности, бессодержательным. Ангажированным участникам конференции – таких, надо полагать, было большинство – было бы по вкусу конкретное высказывание в пользу одной из двух систем, а еще лучше – против одной из них. «Ассошейтед пресс» сообщало об этой реплике писателя в нейтрально-деловом тоне. Газета «Нойе Винер тагесцайтунг» объявила его сторонником тирании и диктатуры, который тщетно пытается возбудить впечатление, будто он парит над схваткой. Не осталась неотмеченной и якобы неловкая пауза, которую он сделал перед ответом на вопрос[375]. Выходящая в ГДР советская газета «Теглихе рундшау» вообще не упомянула вопрос в конкретной форме «Восток или Запад». Вместо этого она делала акцент на вкладе Томаса Манна в защиту мира и взаимопонимание между двумя системами[376].

Коммунистическая и прокоммунистическая пресса особенно оживилась после выступления Томаса Манна с докладом «Художник и общество» в Венском Концертхаузе 19 и 27 ноября. Статья в газете «Абенд» 20 ноября была выдержана в восторженных тонах в честь «величайшего немецкого писателя современности»[377]. «Фольксштимме» уделила больше места политике.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное