«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз

Томас Манн не коммунист, – писал ее корреспондент: Он не скрывает, что смотрит на социалистические страны с некоторыми оговорками. Но единственные, кто от всего сердца соглашаются с Томасом Манном, когда он говорит о великих традициях буржуазной культуры, которые он хочет сохранить, – это коммунисты. Единственные, кто от всего сердца с ним и за него, когда он старается сделать людей лучше, добрее и миролюбивее, – это коммунисты[378].

Сотрудники газеты Коммунистической партии Австрии продемонстрировали этим свою высокую политическую квалификацию. Цитированный фрагмент перекликался с риторически эффектной фразой из ответа Томаса Манна Паулю Ольбергу в сентябре 1949 года: он, Томас Манн, не попутчик, но кажется, что толковые коммунисты в попутчиках у него. «Фольксштимме» умело воспользовалась его собственной мыслью, чтобы изобразить коммунистов его единственными союзниками и сподвижниками.

Томас Манн подвел итоги мероприятия: «Коммунистическая пресса слишком любезна». Кроме этого он отметил «враждебное игнорирование визита американцами» и попытку представителей коммунистической молодежи сблизиться с ним. Зафиксировано было и приглашение на праздничный концерт советских артистов, которое он из-за проблем со здоровьем вынужден был с сожалением отклонить[379].

Несмотря на весь свой опыт в полемике, он, очевидно, и не подозревал, что его невнятный ответ на вопрос о двух видах демократии может быть истолкован как симпатия к тоталитарным режимам. Когда через две недели он увидел относительно нейтральное сообщение «Ассошейтед пресс» о пресс-конференции в Вене, он ужаснулся. Он был гражданином США и даже в Европе «по привычке» опасался репрессий. Эрика Манн взялась за перо и набросала для отца соответствующее опровержение, которое, однако, тоже было сформулировано уклончиво и неоднозначно. Как за два года до этого в случае со Стокгольмским воззванием, Томас Манн в сотрудничестве с дочерью пытался опровергнуть факт, которому имелось немало свидетелей. Читателей нью-йоркского «Ауфбау» он пытался убедить, что информация «Ассошейтед пресс» не соответствует действительности[380].

Главным адресатом публикации, были, конечно, компетентные ведомства США. Важнее и труднее всего было уверить их в том, что, уклонившись от прямого ответа на вопрос о двух системах, он отнюдь не сомневался в достоинствах западной демократии. О преимуществе одного строя перед другим, т. е. по сути вопроса, в статье поначалу не было сказано ни слова. Томас Манн напоминал, что всей своей деятельностью он неустанно стремился внести вклад в великое культурное наследие Запада. Террор, насилие, ложь и бесправие ему отвратительны, писал он, не обозначая, впрочем, эти явления как атрибут коммунистической диктатуры. В заключение он все же обратился к вопросу политической системы. «Я живу на Западе, – подчеркнул он, – никак не по ошибке, совсем не случайно. Я живу здесь как верный сын Европы, потому что мне здесь довольно-таки нравится, и я, несмотря ни на что, наверное, смею надеяться, что здесь завершу свой жизненный путь. Если бы я знал “систему”, которую предпочел бы нашей печально склонившейся и очень угрожаемой демократии, – я бы прямо сегодня поехал и предоставил себя в ее распоряжение»[381].

Вероятно, Томас Манн рассматривал свою статью, в особенности заключительный пассаж, как еще один «решительный отказ от коммунизма». Достиг ли этот посыл адресата в Вашингтоне? «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» всегда обращалась с Томасом Манном щадяще. Он сам признавал это в наброске частного письма от 16 мая 1952 года[382]. Его очередной умеренный «манифест» в пользу западного мира, написанный «для алиби», едва ли произвел глубокое впечатление на компетентных чиновников. В том, что касалось политической благонадежности, он не содержал ничего нового: никакого четкого «нет» коммунизму и разбавленное оговорками и недомолвками «да» западному миру. Кроме репрессий со стороны властей, Томас Манн опасался и нападок американских мейнстримных газет. 9 декабря 1952 года он записал: «Эрика предлагает позондировать почву <…>, не могу ли я получить швейцарское гражданство, пока меня чего доброго не лишили американского из-за травли»[383].