Я не прощу 2 (СИ)

Увесистые удары прокатываются по телу очередной волной адской боли. Соколовский откашливается, хрипит. С некоторых пор у него стойкое отвращение к грубой силе. В последний раз его так били в тюрьме, причем по приказу самого Орловского. Он пытается понять, за что его бьют сейчас, но пока безуспешно.

— Слушай сюда, Соколовский. Ты гусь залетный, хочешь жить — просто собирай вещи и сваливай обратно к себе на юг. Тесть тебя больше покрывать не станет. Подпиши документ о том, что подаешь в отставку по собственному желанию, и будешь свободен.

Перед глазами плывут красные круги. Андрей не совсем понимает, что происходит. Хочет ли он жить? Конечно, хочет, хоть и никчемная у него жизнь. В памяти всплывает образ Оли Волошиной, их сына, маленькой Мели. Что будет с Мели, если его сейчас убьют?

Дрожащей рукой Андрей ставит подпись на каких-то документах. Потом все, как в тумане. Его снова бьют. Куда-то тянут, как тряпичную куклу. От боли и слабости у него нет сил на сопротивление…

Соколовский приходит в сознание, когда на город опускается ночь. В голову противно бьет тонкая трель мобильного телефона.

Вздрогнув, он осматривается по сторонам. Слева от себя он видит какую-то свалку и заброшенные постройки. Бомж роется в пакетах, с опаской посматривает в сторону лежащего неподвижно мужчины в дорогом костюме. Справа — бесчисленные каменные памятники, которые зловеще возвышаются над землей.

«Кладбище…» — мелькает догадка в больной голове, и по спине прокатывается ледяная волна страха.

Андрею удается сесть, и он нащупывает мобильник во внутреннем кармане пиджака. Тело ноет так, будто в него швыряли булыжниками.

— Пошел отсюда! — хрипло рычит на бездомного, и тот со страхом ковыляет в сторону.

— Андрей Максимович! Наконец-то! — слышится в трубке голос его секретаря. Она всхлипывает. — Я думала, они вас убили!

— Почти убили… — хрипит в трубку Соколовский.

— Они меня заставили зарегистрировать задним числом подписанный вами документ! Все ваши счета заблокировали… И… и вы новости не смотрели? — Снова надрывный всхлип.

Он озирается по сторонам. Ничего не видно. Только темнота вокруг непроглядная да могилы, и от этого животный страх ползет по спине холодными мурашками.

— Какие новости?

— Как — какие?! Тесть ваш сегодня в обед на машине разбился, когда возвращался на служебной машине после встречи с избирателями! Ничего не осталось от машины… Никто не выжил! Он, охрана, водитель — все погибли!

— Черт… Спасибо, что сообщили.

Соколовский выключает мобильник и несколько минут сидит на земле, пытаясь собраться с мыслями. Все понемногу встает на свои места. Орловский слишком поверил в свое всевластие, вот и результат. Андрею приказали убираться из города. Пощадили, надо же! Хоть и ободрали, как липку. Что ж, он умный, ему дважды повторять не надо.

Он нащупывает в кармане смятую пачку сигарет, прислоняется спиной к обвалившейся наполовину ограде и прикуривает.

Горький дым понемногу помогает восстановить логическую цепочку событий. Если арестовали счета, это плохо. Очень плохо.

Внезапно приходит озарение. На личной даче тесть хранил большую сумму денег. Андрей узнал о тайнике совершенно случайно, когда они со Стешей и дочкой остались у него на даче ночевать после банкета на широкую ногу. Это было год назад, в прошлый день рождения Орловского.

«Об этом месте, Андрюша, знать никому не надо. А тебе и Стеше меньше всего надо знать. Но раз уж ты случайно мой секрет разгадал, то тебе его и хранить. Если отсюда хоть что-то пропадет, головы тебе не сносить!» — икнув, бурчал очень-очень пьяный тесть.

Наутро тесть ничего не вспомнил. Или вспомнил… кто его знает?

Соколовский отбрасывает в сторону недокуренную сигарету и с трудом поднимается с земли. Покачиваясь, бредет вперед. Перед глазами пелена, в горле сухо, жутко хочется пить. Он стискивает зубы и упорно ковыляет туда, где мерцают редкие огни проезжающих по трассе автомобилей.

Через пятнадцать минут ему наконец удается добраться до трассы.

Он снова достает из кармана мобильник.

— Мама… привет, мама.

Слышится изумленный вопрос:

— Ты где, Андрюша?

— Ты за руль сможешь сесть? Мне надо, чтобы ты забрала меня из одного места.

— Откуда забрать?

— С того света, мам.

Он смотрит на вывеску на одном из столбов. Называет ориентир, мысленно молясь только об одном: чтобы мать была трезвой.

Мать перезванивает через пятнадцать минут. Значит, трезвая.

— Андрюша, навигатор показывает, что до нового кладбища ехать полтора часа. Придется набраться терпения.

— Воды захвати… — хрипит он. — И плотные черные мешки. И перчатки. Пригодятся.

Больше Андрей никому не звонит: опасно это. Последующие два часа — самые долгие часы в его жизни. Одна надежда на мать, больше надеяться не на кого. С каждой минутой в душе крепнет уверенность в том, что надо заехать на дачу к тестю, пока его не опередили. Если уже не опередили. Могли опередить, но надо попытать счастья.

Наконец он видит сверкающие в темноте фары матушкиной иномарки. Мать выбирается из машины, светит фонариком по сторонам.

— Андрей! Это я…