Я не псих! Как помочь отрицающему психиатрический диагноз человеку начать лечение

Психиатрические диагнозы носят чисто описательный характер. На сегодняшний день не существует анализа крови или метода сканирования мозга, по которым можно было бы диагностировать психическое заболевание. Вместо этого мы ориентируемся на диагностические критерии и измерения, сообщающие нам о том, что с наибольшей вероятностью произойдет с человеком. Проще говоря, мы спрашиваем: какова прогностическая ценность и валидность диагностической категории или подтипа? Это также помогает нам подобрать лечение и направить больного в социальные службы, предлагающие мероприятия реабилитации и адаптации.

Предыдущие подтипы шизофрении (кататоническая, недифференцированная, дезорганизующая и пр.) обладали ограниченными прогностическими характеристиками. По этой причине, а также поскольку расширенные исследования недостаточного понимания при шизофрении свидетельствуют о более неблагоприятном течении болезни у пациентов с соответствующим симптомом, равно как и о склонности к насилию, бродяжничеству, отказу от лечения, уже давно назрела необходимость использовать уровень «осведомленности о болезни» в качестве подтипа или параметра в DSM. Это окажется особенно справедливым, если мы посмотрим на исследование терапии повышения мотивации или мотивационного интервьюирования и когнитивно-поведенческой терапии, которые вкупе с инъекционными препаратами длительного действия становятся приоритетным лечением для таких пациентов.

Когда психиатр или другой специалист по психическому здоровью имеет дело с больным шизофренией и проводит первичную оценку, он обязательно должен задать вопрос, выявляющий понимание пациентом своего состояния. Возможно, клиент, подобно доброй половине всех людей с расстройствами шизофренического спектра, не осознает свою болезнь и, следовательно, отказывается лечиться и получать помощь соответствующих служб.

Первым шагом после постановки диагноза будет определение наличия анозогнозии. Установив этот факт, мы сможем выбрать иной путь к стабилизации и ремиссии больного, прибегнув к использованию научно обоснованных навыков коммуникации и фармакологических препаратов, разработанных для помощи людям с недостаточными пониманием и приверженностью лечению.

Такие пациенты противостоят действиям специалистов и членов семьи, направленным на вовлечение их в процесс терапии, которая дает им шанс на выздоровление. Они выбрасывают рецепты, карточки с записями на прием, игнорируют рекомендации, касающиеся их расстройства и лечения (по вполне понятным причинам: они уверены, что с ними все в порядке).

Мы знаем, как заинтересовать подобных пациентов в лечении: научные разработки нам в помощь. Первым шагом после постановки диагноза будет определение наличия анозогнозии. Установив этот факт, мы сможем выбрать иной путь к стабилизации и ремиссии больного, прибегнув к использованию научно обоснованных навыков коммуникации и фармакологических препаратов, разработанных для помощи людям с недостаточными пониманием и приверженностью лечению.

Глава 20. Генри

23 апреля 2007 года мой брат Генри, стоя на тротуаре, помогал женщине заносить сумки с покупками в автобус. В этот момент его сбила машина, и он умер на месте происшествия. Автобусная компания предоставила видеозапись инцидента, но я до сих пор не набрался мужества посмотреть ее.

Помогать другим было в его духе. Часто он оказывался выключен из реальности, потерян в своих бредовых идеях и сбит с толку галлюцинациями, но не переставал заботиться о людях вокруг, особенно тех, кто нуждался в опеке. Ему было не все равно.

Ни он, ни я не планировали такого исхода. Когда я впервые написал о его смерти, с момента происшествия прошло всего два месяца — слишком мало для того, чтобы принять потерю. Горе еще не позволило мне понять, есть ли какие-то положительные моменты в случившемся. Но хочется верить, что однажды я вынесу из этого важный урок.

Попрощаться дважды

Глядя на людей, пришедших на похороны брата, я был в очередной раз поражен, какую насыщенную жизнь он прожил. Его друзья заполнили церковь, заставляя некоторых наших родственников, мало контактировавших с Генри после того, как он заболел двадцать пять лет назад, искренне удивляться: «Я и не подозревал, что у Генри было так много друзей!» — или: «Надо же, какой яркой была его жизнь».

Общаясь с друзьями Генри в тот день, многие наши родственники выражали глубокое раскаяние и сожаление, что упустили огромную часть его жизни. Я не испытывал подобных угрызений, потому что мы с братом были очень близки и по-настоящему наслаждались обществом друг друга. Генри был моим героем.

Я поддерживал взаимоотношения с Генри в то время, когда многие родственники оборвали с ним связь, вовсе не из-за своей положительной натуры — я отнюдь не святой. Когда болезнь впервые проявилась в его жизни, я ощутил, что переживаю потерю, и оплакивал его прежнего, а мои братья и сестры (нас было девять) не были готовы к этой скорби.