Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

— Я тогда не знала, что меня ждёт! Не знала, каким кошмаром станет жизнь!

— Ну вот что, — фиксируя её на полу, сердито сказал Петров. — Лежи тихо и выброси всё из головы. Живо. Вообще всё. Даже дочь с её угрозами заявить в суд. Сосредоточься на своих ощущениях. Сейчас важно только это. Только то, что между нами происходит. Что ты сейчас чувствовала?

— Боль. Раскаяние. Сожаление.

— Неправильно, — жёстко, но терпеливо произнёс мужчина. — Давай ещё раз.

Он снова начал слизывать капельки воды с её тела. Голова у него отключалась, как перегревшийся от долгого использования компьютер. Ельникова закричала, но быстро потеряла остатки голоса и прохрипела:

— Оставь. Не нужно.

— Это мой дом. Делаю здесь, что хочу. И это долг, который ты мне должна отдать. Я собираюсь взять своё. Так что если ты хочешь, чтобы я тебя отпустил, ты ответишь на вопрос. Что ты сейчас чувствовала?

— Ну… не знаю…

— Думай, дура! Сосредоточься, я же тебе велел, ты меня слышала?

— Хорошо, хорошо. Только отпусти, не ломай мне руки. Чувствовала… твои губы, язык…

— И всё? Ты что, умом тронулась? А моё дыхание? Тебе же раньше так нравилось его чувствовать, ну. Я же велел сосредоточиться!

— Да, да… дыхание чувствовала. Не ори так, пожалуйста!

— Не орать? Сейчас ты у меня поорёшь! А это? Это ты чувствовала? — он грубо потёрся щетиной о шею бывшей жены, что заставило её вскрикнуть. — Ничего. Сейчас всё как следует прочувствуешь в полной мере, — царапая ей шею бородой, угрожал мужчина.

— Чувствовала! Чувствовала! Ты… ты же отпустил бороду. И усы.

— Тебе не нравится? Не беда. Тебе тоже уже давно не тридцать лет. Сколько тебе сейчас? Пятьдесят восемь? Были мужики после того, как ушла от меня?

— Были, — вызывающе бросила Эллеонора.

— И как, хорошо с ними было? До того накувыркалась, что забыла мужа и дочь?

— Нет! Но да… я просто пыталась забыться.

— Влюблялась?

— Нет! — прошипела она. — А ты… будто бы ни с кем не спал?

— Спал, конечно. Но не так виртуозно, как ты.

— Что значит «виртуозно»? По каким параметрам определяется эта виртуозность? — удивлённо посмотрела Ельникова на бывшего мужа, заставив его хохотнуть.

— Я неправильно выразился. Имел в виду, что раз ты изо всех сил старалась забыться, — значит, и любовников было много.

— По пальцам одной руки пересчитать. По половине пальцев… По меньшей половине… А у тебя?

— «Меньшая половина пальцев одной руки»! Сразу видно, что перед нами доктор физико-математических наук. Академик РАН. Выдающийся математик!

— Может, ты уже успокоишься, а?

— Успокоиться? Да я и не расстроивши!

— Не издевайся, я тебе сказала, и ты мне скажи…

— Аналогично. «Меньшая половина пальцев». Но это вовсе не проблема. Сейчас ты всё мне восполнишь. Я ещё помню, что ты больше всего не любила и чего стеснялась в постели… Лена. Посмотрим, насколько раскрепостили тебя твои питерские любовники.

— Да пошёл ты! — Ельникова снова попыталась выбраться из-под него, беспомощно шаря руками по полу; Петров стиснул её щиколотки, раздвинул её ноги и дружески поcоветовал:

— Не получится, в радиусе десяти метров ничего нет, чем мне можно башку проломить. Лежи спокойно.

— Мы с тобой не муж и жена… это слишком интимно! — сквозь зубы цедила Ельникова, пытаясь сохранить остатки разума, пока его язык скользил у неё в паху. — Я не твоя жена, оставь меня в покое, просто дай уйти!

Внезапно его язык задел чувствительную точку, отчего Ельникова полностью лишилась дара речи. Больше она ничего не могла говорить, не могла даже постанывать, и дышала-то еле-еле — лежала не шелохнувшись и дрожала от удовольствия и ужаса, как лист, хотя камин грел на славу. Ей было ясно, что он собирается сделать с ней что-то трудно переживаемое в её теперешнем состоянии.

— Ну хватит с тебя, — решил он, почти доведя её до предела. — Надо бы тряхнуть стариной и вспомнить былое. Взаимодействовать поглубже, так сказать.

— Убери, — простонала Ельникова, когда грубые пальцы бывшего мужа бесцеремонно проникли внутрь неё. Её зубы постукивали, на лбу выступил пот.

— Кто теперь тебя будет слушать, дура ты. Разве можно относиться к тебе серьёзно. Иногда тебе это даже нравилось… смотря куда я могу попасть и что там нащупаю. Господи, да ты даже духи за двадцать лет не сменила, консерваторша чёртова. Как меня этот запах с ума сводил, стерва ты, — специально надушилась, что ли? Не сдвигай колешки — раздвинь пошире свои стройные ножки и вспомни, что с тобой делали на моей раскладушке на пятнадцатом этаже в общежитии МГУ тридцать лет назад…

Ельникова, дрожа, позволяла ему исследовать себя изнутри; она боялась, что он чем-то навредит ей, потому что последние дни по нему было видно, как он зол на неё. Чтобы не разозлить его ещё больше, она решила потерпеть это унижение. Не сопротивляться и не дёргаться. В конце концов, самое страшное в её жизни уже случилось.

Оказалось, какие-то вещи не забываются. Не всё в ней ещё умерло; это ей было ясно. Петров уставился смеющимися глазами в её полные слёз серые глаза:

— Ну а сейчас что чувствуешь? Не поделишься?

— Пальцы твои чувствую.