Я (не) согласна

— Когда это Дар упускал возможность поиздеваться над людской глупостью? — удивляюсь я. — Он же сам этого купца на чистую воду вывел!

Секретарь вдруг выхватывает у меня бумагу, с ужасом вглядываясь в ровные строчки, и поднимает на меня безумные глаза.

— Это вы! — возмущенно тыкает в меня пальцем он. — Вы!

— Я, — соглашаюсь мирно: с сумасшедшими вовсе не стоит спорить.

— Я знаю этот почерк, — захлебывается возмущением Талли. — Вы — Степан!

Прозвучало это громко, пафосно и совершенно по-идиотски. Я снисходительно поглядела на пылающего праведным гневом юношу. Он и сам уже понимал, что сказал глупость, но понимал также, что он прав, и это несоответствие смущало его.

— Ну давайте, расскажите всем, что принцесса Галлии, дочь лорда Браенга три месяца болталась по Славии в мужских портках, писала письма под диктовку финансового инспектора и порой ночевала с ним в одной комнате, — весело сказала я. — А еще она уложила четырех разбойников на тракте, чем спасла вашу никчемную жизнь. Вы сами-то понимаете, насколько это нелепо?

— Из всего этого нелепо только одно, — цинично ответил Талли. — Что какая-то баба, пусть и в мужских портках, три месяца провела рядом с Ольховым, а он не смог затащить ее в постель. Это, простите, совершенно невероятно, поэтому я признаю, что ошибся в своих заключениях.

— А вы умеете наживать врагов, Талли, — хмуро заметила я. — Это талант.

— Врагов? — поднял рыжеватые брови юноша. — Помилуйте. Я в восхищении. Так поиметь Даромира, на моей памяти, не смогла ни одна женщина.

Я недоуменно моргнула, пытаясь понять, отчего его слова так задевают меня. Противник был достойный, ничего не скажешь. Оставить последнее слово за собой в споре со Стефанией Браенг мог далеко не каждый.

— Уволить тебя, что ли, — задумчиво протянула я. — Нет, дружок. Это слишком просто. Будешь меня терпеть.

— Ага, сейчас, — бодро огрызнулся Талли. — На кой бес мне это надо? Почту, я так понимаю, вам можно доверить смело, а я тогда в архив. Даромир просил ему несколько дел найти.

Я кивнула, распечатывая следующее письмо. Так, что у нас? Денег? Отказать! Нечего государственные средства на ерунду растрачивать!

Талли так и не вернулся — вот бездельник! Я же, обработав большую часть писем, с бодрым настроением, едва ли не напевая, отправилась в свои комнаты, не забыв запереть кабинет. В голове сами собой складывались строчки:

Если у секретаря есть один секрет,

То Дамиру повезло, а может быть, и нет.

Удержать его не смог, Стёпа был хитрей.

Сам Дамир сказал ему: секретарь нужней.

Очень злится кнес Ольхов, жаждет отомстить!

Бывшего секретаря хочет обольстить…

Дальнейшие строки получались совсем нецензурными, в голову лезли поцелуи, веревки, зажатый ладонью рот и отчего-то порка. Дамиру, вероятно бы понравился такой памфлет, но кто сказал, что я ставлю перед собой такую цель? Гаденько хихикая, я записала стишок на листке украденной гербовой бумаге. Обязательно подложу Дару на стол.

На следующий день в кабинете Даромира меня ждал сюрприз: по распоряжению Талли сюда притащили еще один стол — для меня. Какой милый мальчик! Мы с ним, пожалуй, даже подружились, во всяком случае, поводов для войны у нас не нашлось. Я разгребала письма, он закопался в архивные дела. Иногда я спрашивала его совета, а порой он просил меня объяснить значение той или иной фразы.

К вечеру в наш славный канцелярский мирок заглянула ее величество: ей явно донесли, что принцесса Стефания непозволительно много времени проводит вдвоем с секретарём своего супруга. Хотя двери в кабинет были открыты нараспашку, а в коридоре слонялся гвардеец, приставленный наблюдать за мной. Момент ее появления был эпичен: я как раз орала на Талли.

— Ты идиот или прикидываешься? Ты действительно написал в ответ кнесу Градскому, что его предложение по созданию веревочной мануфактуры — полный бред?

— Я про бред не писал, — обиженно говорил Талли. — Я написал, что эта идея не рентабельна.

— Богиня, послала же ты Дару секретаря без мозгов! — сотрясала руками я. — Это же Градский, ты понимаешь? Град-ский! Он умнее тебя, меня и Даромира вместе взятых! Любое его письмо должно немедля доставляться государю, дубина! Ты еще скажи, что все письма из Степи сразу выкидываешь!

Я хлопнула ладонью по столу — верить в злонамеренность Талли мне не хотелось (всё-таки шесть лет Дару служит), но подобный проступок, на мой взгляд, граничил именно с предательством.

— Да ведь Градский — известный вредитель, — кричал в ответ Талли. — Если он — твой родственник, это не значит, что Даромир будет его слушать! Из-за Градского чуть война не началась!

— Положим, не из-за Градского, а из-за его дочери, — уже спокойно ответила я. — И к тому же как началась, так и закончилась. А то ты не знаешь, что его внучка — жена сына степного хана?

— Жена, — фыркнул секретарь презрительно. — Да у него таких жен четыре штуки, поди. Эти дикари…

— Сам ты дикарь, — топнула ногой я. — Аяз — один из самых достойных мужчин, кого я знаю.