Суматоха продолжалась недолго. Вот уже женщина как ни в чем не бывало вынесла мусорное ведро, какой-то заядлый рыбак завел свой мотоцикл, на третьем этаже заплакал ребенок.
Жизнь снова вошла в свою колею.
И все-таки извечный страх пещерных людей перед тайнами природы, унаследованный каждым из нас, ютится где-то в глубине души. Я никак не мог освободиться от предчувствия какой-то беды.
Что меня тревожит?
«Как Айбика там, на верхотуре?..»
Но что с ней может случиться?
Заметался по комнате. Дуемся, избегаем друг друга, чепуха какая-то!
Я обидел ее, виноват перед нею, а переступить через свою гордыню не могу. Но вечно так продолжаться не может. Конечно, не может.
Смотрю на часы: еще рано на работу. Включаю радио. Знакомый местный диктор скороговоркой сообщает:
— Информацию о ходе строительно-монтажных работ в предпусковые дни сделал заместитель главного инженера товарищ Гусев. Он доложил, что к восьмому августа на насосную станцию будет принят жидкий аммиак. К этому времени будут обкатаны насосы.
Чуточку стало легче на душе, когда в комнате заговорил человек. Пусть и скучная передача, но живой человеческий голос вошел в мою обитель, я не одинок. А это очень важно, когда неспокойно на душе.
— Второй компрессор в цехе углекислотной компрессии будет смонтирован к двадцать третьему числу и станет служить резервным для первой очереди. Однако вызывает тревогу состояние подземных коммуникаций, так как оказалось, что старая канализационная система разбита и загрязнена…
И тут что-то вызывает тревогу. Я выключаю радио. Выхожу из дома. Мимо знакомого вахтера пробегаю, не успев раскрыть пропуск, несусь под лабиринтом воздушных коммуникаций и, наконец, запыхавшись, подбегаю к башенному крану.
Айбика работает как ни в чем не бывало. Разве ее удивишь солнечным затмением?
На ее рабочем месте плакатик: «Кран ошибается один раз!» Не сама ли девчонка это придумала? Это еще зачем?
Отсюда, с земли, мне не видно, что она делает в эту минуту в своей узкой кабиночке. Может быть, даже поет.
Я узнаю ее любимую песню:
Но сколько можно стоять под краном, задрав голову?.. «Она там! Полный порядочек!» — сказал я сам себе.
Тревоги как не бывало.
Иду в цех. Там новый плакат: «С сегодняшнего дня курить опасно!» Вчера его еще не было. Значит, по-настоящему начинаются испытания. Жизнь идет как надо!
Заглядываю в наш неофициальный штаб — операторскую комнату. Здесь Амантаев и Саратова. Слышу, как он спокойно диктует:
— …Обязательства по вводу в эксплуатацию первой «нитки» производства карбамида к двадцать третьему сентября…
Я осторожненько прикрываю дверь — не буду им мешать.
Скоро наша смена заступит на вахту: на отметке «двадцать восемь», возле кристаллизатора, займет свой пост Прохор Прохорович; на отметке «двадцать один», возле испарителя, встану я; этажом ниже займут свои боевые позиции Валентин и тетя Шура; и в самом низу, неподалеку от смесителя, заступят на дежурство Лира Адольфовна и Пискаревский.
Все наши на подходе. Уже слышны голоса Катука, Лиры Адольфовны. Только Барабан где-то задерживается и не видно Доминчеса, моего друга-испанца.
Неожиданно передо мною появляется Задняя Улица.
— Аюдаров!
— Я Аюдаров.
— Инструкцию знаешь?
— Назубок.
— Обязанности тоже?
— Да, товарищ начальник цеха.
Хотя в этом нет никакой нужды, я стараюсь ответить по-военному четко и ясно. Мне это приятно.
Задняя Улица удаляется. Очевидно, он обходит всех по очереди.
Первый раз в жизни мне дали понять, что не могут без меня обойтись. В такой знаменательный час, день пуска цеха, я нужен людям! Это наполняет меня гордостью.
Аюдаров не только важничает, не только придирчиво проверяет свое хозяйство (который раз!), но и продумывает свою работу наперед. Дежурному слесарю полагается думать.
В этот день все люди без исключения ощущают себя важными персонами. Барабан носится с этажа на этаж. Перед глазами то и дело появляются и тут же исчезают монтажники. Даже к Нагиме невозможно подступиться, так она заважничала!