Я не сулю тебе рая

Только сейчас я представил себе весь масштаб опасности. Тут поневоле затоскуешь: значит, не только наше здание, где размещается отделение синтеза и переработки, но и аммиачная насосная, и узел приема аммиака, даже насосная жидкого рецикла — все-все загазовано!

Мимо прошел старший механик.

— Ну как? — спросил я его.

— Металл, известное дело, перегревается, — старый кудесник беспомощно развел руками, — сам понимаешь, в системе — сотни градусов, никакие фланцы тут не выдержат.

Много часов провозились, пока устранили течь, и вот снова раздались долгожданные команды:

— Принять аммиак!

— Подогреть систему!

— Сбросить давление!

— Сбить температуру!

— Повысить давление!

И пошла писать губерния…

Но недолго длилась наша власть над машинами, пришло время сдавать вахту.

— Что ж, до завтра! — сказал я своему сменщику и со всех ног бросился в контору. Хотелось взглянуть на новорожденного — какой он из себя, наш карбамид?

Вся контора забита людьми — не протиснуться.

— Ребята, не сглазьте, — трясется над консервной банкой из-под говядины наша Нагимочка. — Еле выпросила.

Консервная банка, наполовину заполненная желтоватым порошком, ходит по рукам. Кое-кто даже пробует этот порошок на язык.

Я тоже подержал банку на ладони, но пробовать не стал, ну его к дьяволу.

И только когда прошла первая радость, я спохватился:

— Где же Доминчес?

— Что-то на глаза не попадался, — ответил Катук.

— А ты, Валентин, не встречал его?

— Разве до него было? Сам видел, что творилось. Кроме того, я только что сменился.

Я начал волноваться по-настоящему.

— Дядя Прохор, вы опытный производственник, скажите, ничего с ним не может приключиться?

Волнение передалось всем, кто был в операторской. Ничего не говоря друг другу, на ходу надевая противогазы, мы бросились на лестницу.

В углу небольшого машинного зала, сразу за кристаллизатором, лежал Доминчес. Он был без противогаза. На его смуглом, еще молодом лице застыла какая-то бессмысленная и жалкая улыбка. И смотрел он мимо меня, мимо дяди Прохора и растерявшихся людей, неведомо куда.

Вдруг за моей спиной кто-то простонал и рухнул на пол.

— Уведите ее! — распорядился дядя Прохор, хмуро взглянув на людей, столпившихся вокруг Лиры Адольфовны.

Барабан со всего размаха ударил по раме — в зал ворвался поток свежего воздуха. Я растерянно смотрел, как наш бригадир пытался привести испанца в сознание.

— Ну что вы тут стоите, как потерянные души? — гаркнул он. — Звоните в «Скорую помощь»! Сообщите начальству. И нет ли где под рукой аптечки?

— Несите его на воздух! — крикнул Барабан.

Зайдя за сепаратор, я дал волю слезам. Хорошо плакать в противогазе, никто не видит твоих слез и не слышит, как всхлипываешь, когда какой-то большой комок подкатывает к горлу…