Я не верю в монстров

Дядя Борис и тётя Руфь — муж и жена. Спорим, вы подумали: «Тоже ещё новость! Без тебя мы б не догадались»? Вот именно, без меня вы б не догадались, что они были моими дядей и тётей ещё до того, как поженились. Потому что дядя Борис — брат моей мамы, а тётя Руфь — сестра моего папы. Но они даже знакомы между собой не были до тех пор, пока маму с папой не арестовали за похищение слонихи. А когда их арестовали, дядя и тётя приехали заботиться обо мне. Ха. Позаботились. Они сразу влюбились друг в друга и через неделю поженились. Вам повезло, что вы этого не видели. Сплошные сюси-пуси и сопли в сиропе.

Меня обманом лишили одной тёти и одного дяди. Если бы они, как нормальные люди, поженились на ком-то другом, то у меня было бы две тёти и два дяди. А так у меня всего одна тётя и один дядя. Интересно, как поживают та тётя и тот дядя, которых у меня нет? Может, они тоже поженились друг на друге?

Брэдли оторвал взгляд от книги, размышляя над смыслом последнего абзаца. Этот абзац заставил его задуматься. Вообще в этой книге было много такого, о чём приходилось задумываться. И ему это нравилось. Например, из-за этой книги он задумывался о папе. И о том, почему тот, кто в него стрелял, не сидит в тюрьме.

В дверь постучали. Вошла мама с каким-то листком в руке.

— Ой, ты читаешь, — сказала она. — Вот хорошо.

— Книжка хорошая, — ответил он.

— Я тут письмо получила, — сказала мама. — От Комитета неравнодушных родителей. Они устраивают какое-то собрание по поводу вашего психолога, мисс Дэвис.

У Брэдли ёкнуло сердце.

— Там написано, чтобы я приходила на собрание, если у меня есть претензии к мисс Дэвис. — Она пожала плечами. — У меня нет никаких претензий. По-моему, благодаря ей у тебя дела пошли гораздо лучше. А у тебя есть претензии?

— Вот уж у него точно нет претензий! — со смехом сказала Клодия, входя в комнату. — Он в неё влюблён. Он это говорил своим зверям.

— Что? — вскричал Брэдли неожиданно тонким голосом.

— Смотри, мам, он покраснел! — не унималась Клодия. — Значит, влюбился, точно!

Брэдли отчаянно захотелось спрятаться под кроватью.

— Ничего это не значит, — сказала мама. — Перестань дразнить брата.

— Откуда у тебя эта книжка, Брэдли? — спросила Клодия так, будто заранее знала ответ.

Сердце его билось быстро-быстро.

— Мне Карла дала.

— Карла дала, — повторила Клодия.

— Мне всё равно, откуда у него эта книжка, — сказала мама. — Я рада, что он читает.

— Да он её только потому и читает, что влюбился в учительницу! — сказала Клодия.

— Она не учительница, а психолог! — сказал Брэдли.

Клодия захохотала. Мама тоже прыснула, но сразу сделала серьёзное лицо.

— Я что, сказал, что я в неё влюблён? — защищался Брэдли. — Я только сказал, что она психолог, а не учительница!

— Мам, ты ему разрешишь на ней жениться? — спросила Клодия.

Мама улыбнулась.

— Ну не знаю. По-моему, она очень славная девушка.

Брэдли почувствовал, что сейчас умрёт. Сестра заливалась хохотом.

— Так у тебя нет никаких жалоб на мисс Дэвис? — спросила мама, возвращаясь к письму.

— Нет, она нормальная, — сказал он бесцветным голосом.

Клодия опять хихикнула.

— Ну тогда я не пойду на это собрание, — сказала мама. — Идём, Клодия. Оставим твоего брата в покое.

— Комитет неравнодушных родителей вечно всем недоволён, — сказала Клодия. — Они и в моей школе всё время воду мутят. Хотят, чтобы все дети были как роботы.

Брэдли молча следил, как мама и сестра выходят из его комнаты и закрывают за собой дверь.

Он бросился ничком на кровать. Лицо его горело.

— Ну и что, что я её люблю? Что в этом такого? Это что, плохо?

— Нет, это хорошо, — сказала Зоя. — Они просто ничего не понимают в любви.

Дверь снова приоткрылась, и в проём просунулась голова Клодии:

— Если Комитет неравнодушных родителей узнает, что Карла тебя поцеловала, её точно выпрут из школы!

Глава 32

Ha уроке математики Брэдли очень внимательно слушал миссис Эббел. Когда она говорила что-то такое, что он уже знал, он усердно кивал. Один раз он чуть было не поднял руку, чтобы ответить на вопрос, но стушевался, и правильный ответ дал кто-то другой. «Я тоже это знал!» — думал он, кивая.