Я не верю

– Вита, иди покушай, – реакции никакой, эта тишина мне кажется гробовой, под ложечкой тревожно сосёт. – Вита, я обещаю, что буду в своей комнате, не выйду. Я твой любимый омлет пожарила, покушай, пожалуйста.

В подтверждение своих слов я ухожу к себе, закрываю плотно дверь. Присаживаюсь на кровать, обнимая руками колени. Мне очень страшно. Неизвестность будто высасывает из меня жизнь, я слабею. Беззвучно произношу молитву «Отче наш». На седьмой молитве я замираю, затаив дыхание, дверь соседней комнаты несмело открывается. Судя по звуку шагов, она идёт в ванную. Надеюсь, что дочь всё же пройдёт на кухню и пообедает. Сама же на цыпочках подхожу к двери, прислоняюсь ухом к дереву. Жду. Нет, после ванной она снова запирается в своей комнате, демонстративно громко хлопнув дверью. Некий сигнал мне, можно выходить. Набираю на сотовом сообщение ей: «Давай поговорим». Снова возвращаюсь на кровать. Смотрю на погаснувший экран телефона несколько минут. Не отвечает. И я не знаю, что написать ещё, чтобы пробить её броню. Я перед ней ни в чём не виновата. Я не должна оправдываться. Что ещё может сказать мать своему ребёнку? То, что произносила каждый день, с того момента, как взяла на руки крохотное тельце дочери в родильной комнате. Набираю новое сообщение: «Я тебя люблю». Не успеваю отправить, на всю квартиру разносится тяжёлый рок. Вита не слушает такую музыку, да и я не являюсь поклонником подобного репертуара. Это она делает назло мне. Закрываю руками уши, громкость максимальная, музыка отвратительная. Хорошо, что время ещё рабочее и соседей нет дома, иначе на нас бы точно написали заявление участковому. Как в прошлый раз. Да, это не впервые. После смерти отца ей было очень трудно, и однажды вот так же встретила меня с работы. Наученная горьким опытом, я понимаю, что возмущаться и просить убавить громкость бесполезно, будет только хуже. «Кто кого» называется этот протест. В прошлый раз я сломалась, сдалась. Сидела под её дверью, плакала и умоляла, и она сжалилась. В наших отношениях она всегда стоит выше, всё для неё и ради неё, она словно на божничке, на которую я молюсь. И я искренне верю, что это правильно. Всё-таки она моя дочь. Моя плоть и кровь. Но сегодня я не хочу умолять, я не чувствую вины. Я не хочу унижаться. Переждать. Надо просто переждать, ведь когда-нибудь ей надоест эта вакханалия?

А впрочем, зачем ждать? За окном прекрасная погода, у меня выходной, и я давно не гуляла по улице просто так. Надеваю удобные джинсы, свитер, распускаю волосы. Выхожу из спальни, дверь оставляю открытой, чтобы дочь заметила моё отсутствие, когда выйдет из комнаты. А она выйдет. В коридоре музыка звучит ещё громче, и я с ужасом понимаю, как она там «глохнет» от басов. Но это же её выбор. Быстро одеваюсь и выхожу из квартиры.

Как оказалось, прогуляться не такая уж и простая задача. Мысли дома, с дочерью. Иду, не зная куда и не замечая ничего вокруг, в голове постоянно крутятся какие-то фразы.

– Осторожно, женщина! – кричит велосипедист, которому с трудом удаётся избежать нашего столкновения. И как я попала на велосипедную дорожку? Не помню. Я просто шла. Такая прогулка казни подобна, только над собой измываюсь. Хватит. Разворачиваюсь. По дороге домой захожу в магазин, зачем-то покупаю торт.

В подъезде тишина, кошмарная музыка не разносится по этажам. Это хорошо. Возможно. Не зная, что меня ожидает дальше, открываю дверь. Может, Вита тоже ушла? Нет. Окидываю взглядом коридор, её куртка и обувь на месте. Дорожная сумка так и стоит посреди коридора. Забираю её. Вытаскиваю вещи, закидываю в стирку, документы аккуратно складываю стопочкой на столе. Кипячу чайник, ставлю торт посреди стола. Готовлю две чашки. Я не уверена, что она придёт, но я так привыкла. Я делаю это на автомате.

Неловкое движение рукой – и одна из чашек летит на пол, разбивается на мелкие осколки. Собираю их, стараясь не порезаться, но сегодня же не мой день. В безымянный палец врезается один из самых мелких осколков. Пинцетом никак сама не могу достать его, слишком маленький.

– Давай я помогу, – ко мне подходит дочь и протягивает руку, я отдаю ей пинцет.

С первого раза ей удаётся вытащить осколок, теперь в месте ранки проступает кровь, застывая маленькой капелькой.

– Чай будешь? – с надеждой в голосе спрашиваю я.

– Да.

– Тогда нарежь торт, – отворачиваюсь от неё, чтобы достать тарелки. Но чуть не роняю их на пол, когда её ладошки обнимают меня со спины.

– Прости меня, мама.

Глава 25

Ольга

Разговор не сложился так, как мне хотелось. Мы говорили о её учебе, успешно защищённой курсовой, и именно поэтому её освободили от занятий и она приехала домой раньше положенного срока. Ещё беседовали о моей работе и даже упомянули родственников, о существовании которых не вспоминали годами. Обо всём угодно, только не о моих отношениях с Глебом. Я пыталась трижды перевести разговор на эту щекотливую тему, но она обрывала меня. И я решила не наседать. Она извинилась, я простила, ну а как иначе? Она ж дочь моя.