Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

И он очерчивает снова, подогревает своими ласками, делает еще острее, еще немыслимее, хотя, кажется, дальше уже невозможно. Но Джонс находит ту грань, обводит свободной ладонью небольшой напряженный член омеги, и Ваня понимает, что все, это граница, дальше падать просто некуда — только в непроглядную, ослепительную, такую приятную тьму, в которой Ал срывается на чуть более резкие, но неглубокие и аккуратные толчки, в которой он крепко прижимает Ваню к себе, стонет громко и покрывает поцелуями плечи, спину, шею и все, куда только может дотянуться. И Ваню кроет от его ласк, кроет от нежных и невнятных слов, которые сбивчиво и щекотно звучат за спиной, кроет даже от того, как скользят по коже чужие растрепанные волосы. Он выгибается в руках Джонса резко и нетерпеливо, разом ухая в свое наслаждение, сжимается сильнее и ощущает, как внутри растекается влага Ала, как сжимаются на его крупном члене собственные мышцы, и как дрожит все тело от ярких спазмов. И на этом пике звучит лишь одно внятное слово — «Люблю».

— Ну что ж, мистер Джонс, вы прощены, — довольно улыбается Ваня и нежится в горячих объятиях не менее счастливого Альфреда.

— Правда? — Джонс едва ли не смеется от облегчения, а потом вдруг пытается подскочить с места, но вовремя вспоминает, что на плече покоится голова его омеги. — Значит, мы можем пойти погулять! — радостно говорит он. — Знаешь, Вань, там погода просто потрясающая, и у меня выходной, и мы можем провести весь день вместе… Можем же? — неуверенно уточняет он.

— Хм, заманчивая идея, — задумчиво кивает Ваня. — Вот только я внесу свои коррективы, — вдруг хитро ухмыляется он. — Даже не надейся, Джонс, что я так легко отпущу тебя из кровати, когда, наконец, дорвался до тебя.

Его почти хищный оскал откровенно пугает, но Альфред лишь заливается теплым смехом. Прогулку можно отложить и до лучших времен, тем более что так лень выбираться теперь из-под Вани и с нагретого дивана.