Я никогда не была спокойна

В начале тридцатых годов по мере ухудшения финансового положения Балабановой ослабевает и ее аскетичный энтузиазм. Ее больше не печатают в немецких и австрийских газетах, книга о Ленине и Муссолини так и не вышла. Даже во Франции, где итальянских антифашистов прежде так ценили, они начинают вызывать раздражение и постепенно уходят со сцены. В письме к Консани, притворяющемуся ярым максималистом, Анжелика признается, что испытывает депрессию, и доверенное лицо № 51 немедленно докладывает об этом в Рим. Возвышение Гитлера становится поворотным моментом для итальянских эмигрантов, а французское общество проявляет интерес, если не сказать сочувствие, к фашизму. «У Франции есть дела поважнее, ее не интересуют нытье и протесты эмигрантов. Раньше антифашизму помогали, сочувствовали, его превозносили. Сегодня его никто не поддерживает. И оказавшись в изоляции, в том числе и без финансовой помощи, он теряет силу»[226]. В том же сообщении из Марселя Консани благодарит за очередной чек и в конце добавляет, что Анжелика назвала Муссолини minderwertig[227]. Это его удивляет, ведь он помнит, что именно она «помогла ему стать одной из центральных фигур в итальянской социалистической партии, а что это за партия, если в течение стольких лет она не понимала, что один из ее руководителей minderwertig».

Муссолини садится за стол в зале «Карта мира»[228]. В его голове проносятся воспоминания. Если он и испытывает угрызения совести, печаль, сожаление, то только по отношению к Анжелике, единственному своему злейшему врагу по ту сторону Альп, о котором публично он отзывается очень хорошо. Про себя он называет ее сумасшедшей, пестующей в душе обиды. Он по-прежнему следит за ее жизнью по донесениям, которые начальник полиции кладет ему на стол. Каждую неделю папка «Революционные заметки» пополняется все новыми подробностями отчаянного положения Анжелики. «Б. помешалась рассудком. Страдает суицидальной манией. Причина: она видит много страданий и уже не может помочь тем, кто к ней обращается. Носит с собой яд»[229].

Сама Балабанова признается, что находится на краю пропасти: она рассказывает об этом Мариани, своему заместителю, товарищу, который фактически удерживает партию на плаву. Мариани чист, он не состоит на службе у министерства внутренних дел Италии. Анжелика пишет ему, что живет в таких условиях, что «трагедия неминуема».

Не знаю, сколько еще выдержат мои нервы! У меня такое состояние души, что я с трудом исполняю свой социалистический долг, но не могу делать большего, у меня больше нет сил даже написать письмо самым близким![230]

В марте 1933 года Гитлер становится во главе Рейхсканцелярии. В том же году происходит государственный переворот в Австрии: канцлер Дольфусс распускает парламент и жестоко расправляется с рабочим движением и социалистической партией. Анжелика встревожена: «Потеряны семьдесят пять лет борьбы и авторитет социализма!»[231]

При мысли об этой невероятной трагедии, охватившей Европу, ей хочется умереть. Душевное состояние Анжелики усугубляется тем, что ей негде жить. Она ночует где придется, как бродяжка. У нее нет денег даже на простую комнату в пансионе. «Самое ужасное – не иметь своего жилища, – пишет она Мариани. – До 1 сентября я подменяю подругу-машинистку, которая ушла в отпуск, но что будет потом, страшно подумать. Не хочу вдаваться в подробности!»[232]

В прошлом богатая наследница, она влачит жизнь бездомной, таская за собой «толстый-претолстый чемодан», – отмечает Квальино в своих сообщениях в Рим. Весь день ее мучает голод, и фашистские шакалы радостно доносят об этом главе политической полиции Микеланджело ди Стефано. Балабанова хочет покончить жизнь самоубийством? «Будем надеяться», – такой комментарий, написанный карандашом на салфетке, оставляет ди Стефано.

Вполне вероятно, дуче этого не хочется. Он не желает ей смерти. Он знает, что Анжелика ненавидит его всем сердцем. Однако ему также известно, что она не сторонница покушений: это не ее стиль, это не согласуется с ее политическим образом мысли. Да и доказательство тому у Муссолини есть: ему сообщают о разногласии во фракции максималистов. Рефоло, Манци, Карлони и Массиньян призывают применять методы движения «Справедливость и свобода»[233], в том числе терроризм. Но Балабанова с ними не согласна: «Социалистическая партия в своей программе не допускает никакого насилия, хотя оно вполне оправдано при нынешней обстановке и тех, кто его совершает, можно назвать героями. Однако это не означает, что партия допускает терроризм в своей программе». К тому же, добавляют доносчики, «она не верит, что террором можно чего-то добиться»[234].