Я никогда не была спокойна

«Я сдалась, – пишет она в своей книге, – и не жалею об этом, но думаю, что те десять лет, что я провела в Париже, были самыми бесплодными в моей боевой жизни. Если работа, которую я вела среди иммигрантов, меня не удовлетворяла, то мелкая политическая и личная борьба, которая бывает только в эмиграции, раздражала меня и изнуряла именно из-за своей бесплодности и интриг, сопровождавших ее. Я старалась исполнять свой долг, только долг, и то лишь для того, чтобы угодить своим товарищам, а не потому, что верила в эффективность и необходимость этой работы»[240].

У нее был образец самопожертвования – Дино Мариани, шорник из Романьи, бежавший во Францию. Анжелика разглядела в нем «апостольский характер», он всем жертвовал ради дела. В сущности, у них было много общего: полное самоотречение, незаинтересованность в материальных благах, непримиримость к недостаткам – как своим, так и чужим. Редактор Avanti! называла его «голосом нашей совести в мрачные годы иммиграции» и не хотела причинять ему неудобство своими постоянными отлучками, однако она часто сбегала из Парижа и отстранялась от дел. Разочарование и чувство беспомощности заставляли ее проводить долгое время вдали от столицы Франции, где ей приходилось бороться с внутренней оппозицией. ИСП уже была ослаблена слева коммунистическим расколом в Ливорно, и справа – социалистическим расколом Турати, Тревеса, Буоцци и Модильяни. Но теперь Анжелике приходилось бороться с Пьетро Ненни, который хотел вытеснить ее из секретариата, захватить Avanti! почистить социалистическую общину и объединиться с ИКП в Антифашистской концентрации. Она считала бывшего республиканца амбициозным, беспринципным хамелеоном, готовым вступить в союз с кем угодно для достижения своей цели.

Между ними начинается жестокое противостояние. Балабанова твердо придерживается политической линии, унаследованной от последнего максималистского руководства, она считает, что посторонние люди не вправе решать вопросы о союзах и смене курса: только товарищи, оставшиеся на родине, имеют право голоса. Она не хочет соединения ИСП с Антифашистской концентрацией, потому что это будет означать уход партии вправо, но по этому вопросу она терпит поражение на съезде в январе 1928 года. В итоге максималисты входят в Концентрацию делегацией, состоящей из правого крыла Ненни, слева уравновешенного Балабановой.

Ненни призывает товарищей не повторять ошибок, которые проложили путь фашизму, быть прагматичными и примириться с реальностью, не жертвуя идеалами. Балабанова мыслит иначе. В статье, написанной для Avanti! она осуждает атрибутику революционного пуризма. Она поднимает вопрос о «классовой непримиримости», требует независимости социалистов от разных порочащих их агентов и приверженности Революционному бюро, переименованному Модильяни в «Интернационал Балабановой». «Прочь от обоих Интернационалов, которые под гул противоположных демагогий борются за душу мирового пролетариата», – пишет Анжелика в Avanti! 31 июля 1927 года. Так она продолжает мечтать о революционном возрождении планетарного масштаба без критического и самокритичного анализа прошлого. И под напором настойчивых требований Ненни объединить ИСП и СПИТ[241] Турати Балабанова становится все непримиримее. В газете Avanti! появляются памятные статьи о революционерах прошлого, отмечается вырождение двух Интернационалов, приводятся теоретические и идеологические исследования. «За катехизисным марксизмом и анекдотичным интернационализмом видна все та же бесконечная культурная бедность газеты»[242].

В статье в социалистической газете от 3 февраля 1929 года редактор предлагает не беспокоиться подписчикам, которые больше не верят в революционную классовую борьбу и предпочитают коллаборационизм, «демократические утопии» и «военный интернационал»: пусть следуют за реформистами, на их место придут другие. Столь же резко и жестко она исключает всех членов фракции «Тройки», предлагающих слияние с коммунистами; она их презирает, называя предателями марксистских идеалов и Октябрьской революции. Пресекается любая попытка обновить социалистическую мысль. Подвергается критике написанный Сарагатом под псевдонимом Спертика роман «Демократия и марксизм», в котором он размышляет о свободах и развивает тему либерального социализма.