По мере того как процессия с неподвижным свертком двигалась мимо (как ни странно) готовых «ледяных мешков», а потом к порогу изолятора номер четыре, воздух сотрясали отточенные до совершенства, цветистые, многоэтажные ругательства.
Наступило краткое молчание; санитары с носилками стали пятиться назад. Дебора уже собиралась вернуться на свой наблюдательный пункт у окна спальни, когда у нее на глазах последний санитар присоединился к остальным. Его нелепое перемещение не укладывалось в голове, смешило, пугало и шло вразрез с законами Ньютона: бедняга летел. С невозмутимым видом он распростерся в воздухе, будто обязался сверять свой жизненный путь с заданной траекторией.
Но покоя не нашел, а рухнул на пол, шумно и неуклюже; его спутники остановились и резко развернулись. У Деборы вырвался тяжелый вздох разочарования. В конечном счете оказалось, что это простой смертный.
Ни в полете, ни в падении этот человек не пострадал и чудом не был затоптан гурьбой медиков, которые бросились усмирять источник его движущей силы. Пациенты ринулись следом, чтобы поглазеть и позабавиться. Перед открытой дверью стояла мисс Корал. Все ее тщедушное существо было наэлектризовано.
— Неплохо, — сказала Ли проходившей мимо Деборе. — Согласись, такого мы давненько не видали.
— Жаль, конечно, что я не успела к шкафу с препаратами, — в задумчивости произнесла Дебора. — Никогда бы не подумала, что хрупкая старушенция может швырнуть по воздуху здорового дядьку.
— Она тут сидела два года назад. Я сама видела, как она запустила в обидчиков кроватью. Не то чтобы сдвинула койку с места, а именно швырнула по воздуху. Кстати, эта старушенция образована лучше нас всех.
— Лучше Элен?
— Тьфу, не сравнить! Знает четыре или пять языков, хотя по профессии математичка, что ли. Она как-то пыталась мне растолковать, но я, как ты знаешь, и шести классов не закончила. — Ли огляделась и стала нетерпеливо ходить кругами, чтобы вернуть мир в установленные рамки.
Прошло четверо суток; дверь мисс Корал распахнули настежь, открыв пациентке доступ на просторы отделения. Через пару часов она неуверенно подошла к порогу и увидела сидевшую напротив Дебору.
— Здравствуйте, — сказала та.
— Ну, здравствуй… Не слишком ли ты молода для такого заведения? — Старческий голос не скрипел, но растягивал гласные, как водится в самых южных штатах.
— Уж извините, что я так молода, — ответила Дебора с обидой, граничившей с позерством. — Молодые имеют такое же право сходить с ума, как и все прочие.
Вторая фраза получилась какой-то жалобной, однако, к удивлению Деборы, эта боевая, нечеловеческой силы старуха, приветливо улыбнувшись, произнесла:
— Наверно, так и есть, хотя раньше я над этим не задумывалась.
Неутолимая жажда общения, на четыре с лишним часа пригвоздившая Дебору к полу, не дала ей возможности проявить учтивость и даже терпение.
— Ли Миллер говорит, вы знаете языки и математику. Это правда?
— Что я слышу: она до сих пор здесь? Это плохо, — закудахтала мисс Корал.
— И вы говорите на всех этих языках?
— Боже упаси! В мое время нас обучали только чтению и письму, да и то лишь затем, чтобы читать классиков в оригинале.
— Но вы хотя бы помните эти языки?
Мисс Корал взглянула на Дебору, как Антеррабей, остановившийся в своем падении; молнии голубых глаз и наэлектризованные седые волосы могли воспламенить все, что горит. Старушка задержала на ней взгляд.
— Чего ты хочешь? — спросила она.
— Брать у вас уроки.
Резкие морщины будто разгладились, жилистое тело обмякло, глаза подернулись влагой.
— Я нездорова, — сказала мисс Корал. — Я давно и серьезно больна, память уже не та. В силу возраста я могу допускать ошибки… — (Дебора видела, что она противостоит невидимому, жестокому избиению и пытается не сгибаться), — а моя болезнь…
— Это все не важно.