Я обещаю тебе свободу

Вечером, зайдя в бар, я услышала, как Джеф уговаривает Палому подменить его за стойкой до начала концерта. Зная отзывчивость нашей певицы, я понимала, что она вот-вот сдастся под его напором. Я не могла этого допустить. Клиенты должны были видеть ее только на сцене в сиянии огней, иначе весь образ утратит притягательность.

— Джеф! — одернула я бармена.

Он виновато посмотрел на меня.

— Будь добр, оставь в покое Палому.

Она тут же встала на его защиту:

— Ничего страшного, мне совсем не сложно. Когда у человека проблемы, совершенно нормально просить о помощи.

Джеф молчал.

— Ну и?.. Что за матч сегодня показывают?

Он с трудом сохранял серьезный вид.

— Давай шуруй за стойку, — бросила я.

Он послушался.

— Джефа хлебом не корми, дай увильнуть от работы. А тебе нужно время, чтобы подготовиться к концерту. Ты это прекрасно знаешь.

— Я могу петь без подготовки, — ответила она, гордо подняв голову.

От удивления я лишилась дара речи. Я словно увидела вчерашнюю себя, тот самый злосчастный характер номер два.

Сколько раз я видела, как она, измотанная бесконечной чередой концертов, пела вдвое дольше положенного, вместо того чтобы пойти отдыхать, просто потому, что боялась разочаровать зрителей! Она готова была отдать всю себя другим, но тот, кто не ценил ее жертву, тут же удостаивался презрительного взгляда.

Это напомнило мне состояние, в котором я пребывала накануне: бешеную потребность в благодарности, когда ты готов на что угодно, лишь бы ощущать себя хорошим человеком.

— Палома, я понимаю твои чувства. Тебе кажется, что твоя ценность определяется тем, сколько ты сделаешь ради других и что получишь в ответ…

— С чего ты взяла? Я не жду благодарности! Я помогаю, потому что мне это нравится!

Ну да… что еще она могла ответить? Если бы накануне кто-нибудь сказал, что моя самооценка полностью зависит от мнения других людей… я бы фыркнула и гордо отвернулась.

— Палома, ты и так прекрасна! Какая разница, что думают другие люди…

— Да что ты пристала ко мне со своими бреднями? Мне никто не нужен! Я сама себя сделала! И ни разу не просила помощи!

Она пребывала во власти своей иллюзии. Никто не мог ее переубедить.

Я зря теряла время.

* * *

В тот вечер я уходила с работы с единственной мыслью: исправить ситуацию с Натаном. Я выгнала его так внезапно и так беспощадно, что теперь должна объясниться. В общем-то, я не сомневалась, что он все поймет, ведь я зарабатывала куда больше. Если я сделаю карьеру, нам обоим это будет на руку.

Но еще одно тайное желание не давало мне покоя. Я хотела, чтобы у него снова вспыхнули былые чувства, чтобы в его глазах загорелась страсть, утихшая за время нашей совместной жизни.

Я пробежалась по дорогим магазинчикам полуострова и довольно быстро нашла то, что искала: самый изысканный и самый сексуальный комплект белья из всех, что я когда-либо осмеливалась надевать.

Придя домой, я сразу объяснила свое неожиданное решение. Как я и предполагала, разговор прошел как нельзя лучше. Я напирала на то, что теперь у него будет больше времени на диссертацию. Надо сказать, мой расчет оправдался: он согласился со всеми доводами.

Я наскоро приняла душ — прямо-таки ледяной в тот вечер — и твердо решила наутро позвонить владельцу и уладить эту проблему. Надев новый комплект, я брызнула на шею немного «Шанель № 19».

Натан ждал меня в спальне. Лучи света, проникавшие сквозь жалюзи, рисовали на моем обнаженном теле причудливые орнаменты. Я чувствовала себя танцовщицей на сцене кабаре, чье тело приобретает то один, то другой оттенок в зависимости от движения софитов. Я была самой красивой и самой сексуальной из всех женщин. Я была той, которой все любуются, от которой не могут оторвать глаз.

* * *

После занятия любовью Натана привычно клонило в сон, но он не мог прийти в себя от того страстного секса, которым его одарила Сибилла. Ни разу за все эти годы он не видел ее такой.

Всего несколько часов назад, слушая мрачные пророчества на пленке диктофона, он и вообразить не мог, что у них будет такой секс. Все это сбивало его с толку. Он бы в жизни не признался, что шпионил за ней, но ему страсть как хотелось понять, что происходит. В последнее время дела шли очень странно. Почему Сибилла так сильно меняется каждый день? И потом, это увольнение… Она вроде правильно поступила, но тот разговор в ее кабинете… Он не представлял себе, что она может быть такой холодной, такой безразличной к его чувствам.

Уже сквозь сон он вновь услышал замогильный голос с пленки:

«В глубине души, в самой глубине вашей души гнездится теперь чудовищный страх, подспудная тревога…

Страх оказаться человеком… который ничего не стоит.

Выйдя отсюда, вы забудете эти слова, но тревога останется с вами навсегда. Она будет жить в недрах души, и вы будете делать все возможное, чтобы заглушить ее».

* * *

В тот же момент…

В баре отеля «Золотой лев», удобно устроившись в клубном кресле, Иван Раффо потягивал виски, перечитывая свои записи. Издалека донесся звон церковных колоколов — полночь.