Я, они и тьма

Он невольно, будто нехотя притянул женщину ближе к себе, вдыхая ее запах. Запах его горьковатого мыла от ее волос. Немного – запах мяты, пыли и бумажной гербовой краски. Пальцы бессильно повисшей руки испачканы в чернилах.

Тяжесть женского тела в руках, упругость и гладкость кожи, мягкость изгибов… Дерек Ват Йет со всех ног поспешил к подъехавшему мобилю.

Йолу он сгрузил на сидения, сам уселся рядом и попытался привести ее в чувство. Тщетно. Она была в глубоком обмороке и никак не хотела приходить в себя.

К тому моменту, как мобиль доехал до поместья, Ват Йет уже начал тревожиться. Под его пальцами, которые он приложил к ее шее, бешено бился пульс. Словно она не в обмороке находилась, а бежала много часов. И кожа… Температура ее тела вроде бы выросла.

Ват Йет снова подхватил ее на руки, бережно занес в темный неприветливый дом, уложил ее на банкетку в гостиной. Коснулся ее лба. Не почудилось. Действительно – жар. Притом очень сильный. И сердце стучит как сумасшедшее. Да что с ней такое?!

Ват Йет ругнулся сквозь зубы и поспешил на кухню за мокрым полотенцем.

Пока он искал лед и лекарства, из гостиной послышался стон. Потом еще один, и еще. Дерек кинулся со всех ног обратно.

Темная лежала на спине, неестественно выгнувшись. Ее глаза закатились, напряглась шея, зубы были оскалены.

– И станут плоть… Станут плотью… И буд..ут целым, – прохрипела вдруг она, а потом запела. Дерек вздрогнул. Она пела на языке жрецов Шестнадцати. Все бы ничего, да только он сам знал об этом языке совсем немного: пара не очень правильных переводов – вот и все, что осталось. А она – пела, притом очень уверенно, да еще и со странным акцентом. И голос был… Вроде бы и ее, а вроде и какая-то другая нотка нет-нет, да и проскакивала в нем. Чужая нотка. Тьма? Но как это возможно? Все равно не узнать, пока она не очнется. А вот записать за ней, хотя бы на слух… Дерек Ват Йет покосился на стол с писчими принадлежностями, а потом на шею темной. Каждая мышца была напряжена. Все ее лицо было покрыто бисеринками пота, щеки покраснели, а виски, наоборот, были белее снега. Ей, наверное, больно…

Дерек Ват Йет вздохнул, отодвинул в сторону бумаги, развел лекарство от жара и влил в ее рот, от чего она прервалась на пару секунд и закашлялась, а после продолжила петь. Он взял ее запястье в свои руки и принялся вливать в нее свою магию так же, как и до этого поил ее лекарствами. Спокойно, девочка, спокойно… Вот так.

Пульс перестал биться с такой силой. Жар начал спадать. Хорошо… Еще через пару мгновений Йола замолчала. Расслабилась. Задышала спокойно, глубоко. Повернулась набок, во сне положила под голову интерьерную подушечку. Даже губами причмокнула и засопела спокойно, уютно.

А Дерек Ват Йет смотрел на нее. В его душе, куда давно не забредали никакие чувства, почему-то царапалось и больно кусалось новое, им самим не понимаемое.

Но – нельзя.

Дерек Ват Йет поднялся, отвернулся. Накинуть на нее одеяло? Или не надо?

«Не надо», – с опаской шепнул его внутренний голос. И Дерек с ним согласился. Ни к чему повторять старые ошибки.

И пока темная спит, ему тоже не помешало бы отдохнуть. Хотя бы пару часов.

Брызнула об пол вода, разгоняясь магией по трубам. Дерек Ват Йет смывал с себя усталость под горячей водой. Небольшая комнатка душевой наполнилась белым паром.

«Красивая она все-таки. Миленькая», – подумал Дерек Ват Йет, дав себе немного времени на недопустимые мысли.

Горячая вода билась о тело мужчины, расслабляя мышцы, даря легкость. Белый пар клубился в душевой. Ароматный, чистый. Тем удивительнее было обнаружить в этой чистоте и белизне темное щупальце, жадно, хищно рвущееся из спины Дерека Ват Йета.

***

Я медленно и плавно плыла по темным узким лабиринтам. Это было похоже на полет в черном дыму без запаха, без света, и я растворилась в нем без остатка. Мое сознание перешло в режим наблюдателя, я не контролировала себя, не ощущала своего тела. Оно плыло, плыло… Это не было неприятно, это было даже как-то уютно. А потом – рраз! – и я облеклась в плоть, только не свою, не Йолы, а незнакомой мне девушки. В глазах расплылась тьма, а потом ушла, даря мне ясность. Тьма позволила мне ощущать за эту девушку, быть ею.

Я стояла на коленях, одетая в потрясающий бирюзовый наряд из очень нарядной ткани. Высокий жесткий воротник немного натирал мне шею, в грубая материя слегка царапала кожу. На пальцах, шее и в черных густых волосах не было украшений, и мне было от этого не по себе – мои пальцы привыкли к кольцам, я их любила. Ведь все эти драгоценные ободки – знаки любви людей ко мне. Как их можно не носить? Пусть Шестнадцатый и ругает меня, я все равно не стану прятать свою красоту в шкатулки! А колечки и заколки у меня чудные, жаль, что нельзя их надевать на ритуал. А зато вот это платье неудобное можно и нужно…

Пахло мятой. Мы все любим этот запах свежести, поэтому цветущая мята, наш первый дар людям, растет везде.